Книга Проклятая война - Людмила Сурская

— Чем вы так умучились, что такую махину, как я просмотрели? — сказал как обычно с иронией, улыбаясь и опять не подумав. У девчонки запрыгали от обиды губы.

— Оперируем, товарищ командующий. Бои.

Он и сам знал, что бои и про то, что оперируют тоже в курсе как бы был. Всему виной узелок на языке, не дал Бог таланта с женщинами общаться, нечего и лезть. Вот у Казакова раз, раз и готово, а я… Я уже собрался плюнуть на свою затею и уходить, как она остановила меня вопросом:

— Как ваша семья?

Не удивился. Весь фронт знает об этом и теперь уже, после того, как были напечатаны статьи обо мне, вся страна.

— Найти-то нашёл, но пока никакого подтверждения нет. — Обрадовался я разговору. — Страшно боюсь, что опять ошибка.

Больная душа, почувствовав канавку, выдавливала страдания наружу. Сжимающая сердце боль, за дочь, такую же, как эта пичужка, и Люлю, словно перезревший нарыв требовала вскрытия… Почему бы и не поговорить… Шёл к машине и думал:- "Вот же девчонка выживает, приспособилась к такой бойне… Значит, выживет и Адуся. Она бойкая, шустрая девочка… Если даже что-то случилось, не дай бог, с Люлю или дорога раскидала их, она сориентируется и выдержит. Главное сейчас гадов этих остановить и гнать до Берлина, а потом разберёмся. Не надо паниковать и отчаиваться. Юлию я тоже недооценивал, а она выстояла в годы моего пребывания в "Крестах". Писала во все инстанции, борясь за меня, требуя разобраться. Находила деньги, чтоб передать мне, собирала посылки. К тому же не поддалась на шантаж, не отреклась от меня. Выжила сама, вытянула дочь. Мои боевые девушки непременно прорвутся. Главное — надеяться и не паниковать".

Идут тяжёлые, кровавые бои. Множество раненых. Урываю минуту и мы опять едем в госпиталь. Вспоминаю о девчушке воробушке. Прошу адъютанта найти что-нибудь сладкого. В глазах того удивление, мол, командир чудит, но шоколад приносит. "Пусть девчушка побалуется". Тут же скребнуло по сердцу, ест ли Адуся вдоволь хоть хлеба… Ладно, пусть эта за неё съест, может, кто дочку мою вот так же угостит. Кто их крох тут пожалеет. Вчера был у разведчиц, тоже подарки отнёс. Пусть хоть малому порадуются. Не обстрелянные, зелёные и во вражеский тыл. Как жестока к ним жизнь. Глупых, не целованных девчонок война кинула в такое месиво. В каждой из них я видел Адусю и сердце сжималось от тоски и боли. Вот и в госпитале вручив награды, и поговорив с раненными, спросил о "воробышке". Её тут же привели. Я, пробуя шутить, вручил шоколад и пошёл бы прочь, но девчонка была такой несчастной, что я задал дежурный вопрос о делах. "Может помощь нужна, обижают?" С готовностью пожаловалась на множество операций. Спросила о семье. Пришла моя очередь жаловаться. Даже обрадовался, что есть кому облегчить душу. Шёл к машине посмеивался: "Ничего себе подружку нашёл".

Осень. Бои идут день и ночь, за каждую деревушку, высоту, речку. Потому что это было уже Подмосковье. Москва была рядом, совсем за спиной. Будет им "молниеносная" война. Захлебнуться они, пуская нам кровь и деря жилы и своею кровью. А от тебя, милая, по-прежнему нет известий, неужели опять ошибка. Мы укрепляем оборону и роем противотанковые рвы. Промежутки между полками начиняем минами. Все дороги перекрыли артиллеристы. Кажется, предусмотрел всё…, но опять и опять езжу, перепроверяю всё сам. Нам нельзя ошибиться. Разведка донесла: перед нами сосредоточены огромные силы. Враг рвётся к Москве. Нам придётся стоять на смерть.

Так и есть. Небо черно от самолётов. Нас бомбят. Мощная группировка идёт на нас. Приказ один:- "Ни шагу назад!" Отступать действительно больше некуда. За нами Москва! Я знаю, страна затаила дыхание, а весь мир сейчас навострил ушки. Я остановлю эту нечисть Юлия или лягу тут сам. Ты прости, солнышко, если мало любил. Сейчас понимаю: надо было больше…

Бои, кровь, потери… Я не вылезаю с передовой. Пулемётные очереди свистят надо мной, как ветер. Вчера опять попала на глаза та девчонка "воробушек". Молодец, жива. Насыпал ей конфет, что несли девушкам — связисткам. Обрадовалась. Сиганула на шею, как наша Адуся, чмокнула в щёку. Я обалдел, ничего себе дочернии порывы, я всё-таки командующий. Наверное, это было написано на моём лице, потому что она, смутившись, убежала. Смотрю на тревожное небо. Какая погода нас ждёт завтра? Смогут летать вражеские самолёты или мы отдохнём от этой сволочи хоть день. Солнце уже зашло и на горизонте медленно гасли сочные багровые отблески заката. С утра вновь на передний край. Вся Москва взялась за оружие и люди роют и роют противотанковые рвы. В основном это женщины. Их бомбят, а они роют. Волосы дыбом встают, когда думаю, что и вы вот так где-то… Стаи коршунов опять летят на Москву, зловеще гудят моторы, но фиг вам прорвётесь, это вам не начало войны.

Был у Панфилова. Дивизия крепкая, полнокровная, хорошо обученная. Они будут драться. Сейчас главный наш противник — танки. Выбить у немца танки, — значит овладеть боевой инициативой.

Волоколамское шоссе… Разъезд Дубосеково. Немцы жмут. Пытаются выйти к Истринскому водохранилищу. Сложный рубеж Истра. Надо выбрать правильную позицию. Здесь придётся не один день отражать яростные атаки противника. Приходится на ходу учить командиров. Стараюсь втолковать им, что их резерв- это их маневр. Фашисты озверели и прут. Понятное дело у них приготовлено всё к параду на Красной площади. Нет только её самой.

Разведка доносит, что на клинском направлении быстро накапливаются немецкие войска. Вероятнее всего готовится прорыв южнее водохранилища. Войска же нашей армии ведут кровопролитные бои с противником в десяти километрах от Истринского водохранилища. А ведь оно и сама река Истра- хороший оборонительный рубеж. Если отойти на эти десять километров, то немцев, можно будет остановить. Посоветовался с помощниками- они за. Это даёт шанс и спасает людей. Изучив всё ещё раз докладываю Жукову. Тот не слушая в крик: "Стоять на смерть! Не отходить ни на шаг!" Меня оглушил такой ответ. Уж слишком выгоден для нас этот план. Долго думал, что делать? И всё же пытаясь спасти людей, нарушая за всю свою солдатскую жизнь первый раз субординацию, через голову командующего фронтом обратился к начальнику Генерального штаба Шапошникову. Он признал предложение правильным и санкционировал его. Ясно, что на то дал согласие Сталин. Через несколько часов прилетела телеграмма от Жукова: "Войсками фронта командую я! Приказ Шапошникова отменяю". Я пережил мерзкие часы. Почему нужно гробить море народу там, где можно выполнить задачу малой кровью. Только когда враг у стен Москвы, не время вступать в спор командующим. Я должен точно и безоговорочно выполнить приказ. Без этого воевать и побеждать нельзя. Будем стоять насмерть.

Люлю, это наш рубеж. Мы ляжем здесь все или отобьём эту сволочь. Некуда отступать. За нами ворота к Москве.

Надо ехать в войска. День будет жарким.

А время крутит стрелки. Придавившее нас к земле небо разорвалось первым снегом. Удивлённо ловлю снежинки, которые тут же таят на тёплой ладони. "Снег, белый снег, как твоя кружевная фата, в день нашей свадьбы, собранная атласными цветочками наверху. Белые кружева струятся по твоим плечам, выгнутой спинке, прячут от меня розовые от смущения щёчки. Немногочисленные гости кричат "Горько!" Я целую вздрагивающие губки и тороплю время, чтоб остаться с тобой наедине. Белый, белый снег простынь… В такие же ослепительно белые кружева была завёрнута Адуся. Маленький пищащий комочек, вобравший в себя твоё и моё. Если я здесь лягу, у меня будет тоже белый саван". Я украдкой достаю твой платок. Не надо чтоб кто-то видел. Прижимаю его к лицу. Он немного загрязнился и потерял вид, но это не важно. Знаю, моя девочка рада будет узнать, что он со мной неотлучно, пропах папиросами и моим солдатским потом. Она любит и примет меня любым, лишь бы добрался, дошёл, дополз до неё. Нам ждать и отсиживаться нельзя, это тот случай, когда промедление смерти подобно. Мы должны успеть окопаться на высотах и остановить врага. Я знаю, люди очертили себе рубеж и стоят на смерть, дерясь до последнего патрона, а потом, взрывая себя и врагов последней гранатой, уходят в вечность. За спинами Москва, мы не уйдём. "Но как хочется увидеть тебя ещё раз, подхватить на руки Адусю, я безумно скучаю".