с соответствующими выражениями сочувствия.
— Я просто пришла подарить своей малышке несколько воздушных шариков, — говорит Дженнифер, передавая подпрыгивающий свёрток. Её взгляд скользит мимо меня и останавливается на Зейде. Её накрашенный красным рот приоткрывается от удивления. — Ты сын Билли Кайзера, да?
— Единственный и неповторимый, — отвечает Зейд, но в его голосе звучит лёгкое раздражение. Когда я снова смотрю на него, то вижу, что он изучает моё настроение. Он тоже знает, каково это — иметь отсутствующего родителя.
— Ты определённо хорошо справилась в академии, все эти милые друзья, — говорит Дженнифер, слегка задыхаясь, когда её голубые глаза окидывают Тристана и Крида, прежде чем снова повернуться ко мне. — Который из них твой парень?
«Прощение — это добродетель», — говорю я себе, глядя в лицо своей матери. Я пытаюсь заставить себя улыбнуться, но мои губы остаются неподвижными. Всё, о чём я могу думать, — это сидеть под дождём, плакать, смотреть, как машины въезжают на стоянку и выезжают с неё, пока я прячусь под толстыми ветвями дерева.
Дженнифер оставила меня на остановке парковки для отдыха, потому что её новому парню не понравилось, что я плачу.
— Я ещё не решила. — Слова вылетают вот так просто, плоско и незаинтересованно. Почти скучно. Дженнифер пристально смотрит на меня, и я смотрю в ответ. — Может быть, я выберу их всех? — она смеётся, немного нервно, но смех получается негромким, и в комнате воцаряется полная тишина. — Спасибо за воздушные шарики. — Миранда подкрадывается ближе, как будто чувствует, что мне нужна поддержка, и я протягиваю ей наполненный гелием букет. — Выпей рутбира или ещё чего-нибудь и останься ненадолго.
Я отворачиваюсь, моё лицо пылает, руки трясутся, и в конце концов я смотрю прямо на Тристана.
Он смотрит на меня, как будто сбит с толку и не знает, что со мной делать.
— Это та часть, где ты поздравляешь меня с днём рождения, — шепчу я, и что-то в его жёстком выражении лица слегка смягчается.
— С днём рождения. Я знаю, каково это — иметь дерьмовых родителей; не позволяй им омрачать твой праздник.
— Прошу прощения, молодой человек, — говорит Дженнифер, но я улыбаюсь и игнорирую её. Я слышу, как Чарли что-то бормочет, увлекая её в сторону столовой.
Тристан лезет в карман и снова достаёт то чёртово ожерелье. То самое грёбаное ожерелье. Он вопросительно поднимает его, и я поворачиваюсь, позволяя ему накинуть его мне на шею. Когда он наклоняется, его губы касаются моего уха, и я вздрагиваю.
— Я правда имел в виду то, что сказал, когда просматривал те открытки: твоя была единственной, которую я не возненавидел. — Он застёгивает застёжку и отпускает меня, отступая назад, когда я протягиваю руку, чтобы поиграть с махровыми розами. Путешествие этого ожерелья напоминает мне о моих отношениях с Тристаном, об этих странных метаниях туда-сюда, от которых у меня пересыхает во рту и болит грудь. Когда я смотрю на него, я тоскую.
Тоскую.
Я только что сказала «тоскую».
Прежде чем я успеваю хорошенько подумать об этом, я поворачиваюсь к Зейду, игнорируя устремлённый на меня янтарный взгляд Лиззи. Часть меня задаётся вопросом, не стоит ли мне ещё раз вернуть ожерелье, отдать Тристана в объятия Лиззи. Кажется, она действительно заинтересована в нём…
— Я сумел одурачить тебя подарив серьги раньше времени? — спрашивает Зейд, улыбаясь мне и скручивая свои теперь уже ярко-красные волосы в маленькие, покрытые гелем колючки. Цвет такой яркий и безумный, но ему идёт. Чёрт возьми, я не уверена, что в мире есть цвет, который бы ему не подошёл.
— О, я была так одурачена, — говорю я, тоже обнимая его. То, что он заставляет меня чувствовать, то, что они все заставляют меня чувствовать… Третий год в Академии Бёрберри обещает быть гормональным бардаком. Я уже знаю это. Зейд обнимает меня долго, дольше, чем сделало бы большинство друзей, и Миранда грубо откашливается рядом с нами.
Мы расходимся, и мои глаза немедленно встречаются с ледяными голубыми глазами Крида.
— Марни. — Он и выглядит, и звучит немного… раздражённо. — Счастливого семнадцатилетия.
«Я начал думать о тебе… как о своей».
Я облизываю внезапно пересохшие губы и пытаюсь решить, стоит ли мне обнять его. Я не обнимала Тристана, но я обняла всех остальных. Крид и я просто смотрим друг на друга. Наконец, поскольку я просто не могу вынести этого чёртова напряжения, я обнимаю его и крепко сжимаю в объятиях. Я отпускаю его прежде, чем у него появляется шанс вернуть жест, и обнаруживаю, что его обычно прикрытые сонные глаза расширились до размеров синих блюдец.
— Давайте начнём веселье и игры! — выдыхаю я слишком бодро, чтобы кто-то мог мне поверить, а затем чуть не ломаю лодыжку, спускаясь по ступенькам. Зак успокаивает меня, положив большую тёплую руку мне на плечо, и мы все расходимся веером на скамейке запасных, пока Миранда и Эндрю называют каждого по имени. Один из сотрудников подходит принять наши заказы на напитки, и в итоге я получаю шоколадный молочный коктейль, покрытый радужной глазурью, и слишком много вишни мараскино.
Возникает некоторая неловкость, когда мы все устраиваемся вместе. Мы не совсем лучшие друзья, и это серьёзная проблема.
По сути, я тусуюсь с четырьмя своими тиранами. Пятью, если считать Лиззи за то, что она сделала ту ставку.
— Почему бы вам, парни, не сделать ставку в Клубе Бесконечности на боулинг? — я шучу, и, клянусь, все поворачивают головы прямо ко мне. — Неуместная шутка, да? — я хихикаю, но я единственная, кто находит это смешным. — Я могла бы рассказать вам об истории этого здания. Он был построен в 1892 году в качестве борделя, финансируемый богатым железнодорожным бароном, потому что он думал, что если бы шахтёры, приезжающие на золотую лихорадку, имели компанию женщин, они были бы менее жестокими…
— Ты можешь шутить о Клубе, если хочешь, — яростно говорит Зак, наблюдая, как я потягиваю свой молочный коктейль через соломинку в красно-белую полоску. — Тебя он задел больше всего. И я уже говорил тебе: это чертовски сексуально, когда ты рассказываешь исторические факты. — Он улыбается мне, а затем стягивает свою университетскую куртку со своих широких плеч, натягивая согретую его телом ткань поверх моей.
Моё сердце скручивается в узел, а затем умирает от всех этих чувств.
Мои щёки краснеют, когда я протягиваю руку, чтобы запахнуть куртку, чувствуя себя подростком из пятидесятых или что-то в этом роде, пьющим молочный коктейль из газировки в автомате и надевающим школьную куртку своего парня в боулинге.
Не то чтобы Зак был моим парнем или что-то в
