не клялись соблюдать установленные правила и порядки – Ждак с усмешкой назвал этот процесс обрядом посвящения в Мордор. Добро пожаловать в Преисподнюю, сынки.
Десять из них оказались мужчинами очень крепкого телосложения, а потому я попросила – после испытания стапелиями все становились очень покорными и добрыми – их взять на себя обязанность по охране территории, и те быстро согласились. Так, у меня появились первые стражи. «Преступницы» оказались по большей части высланными служанками, и им я поручила уход за оливковой рощей, урожай которой я хочу получить в сентябре. К этому месяцу я планирую нанять мастеров, что сделают мне необходимое оборудование для изготовления масла. Ещё раз спасибо тебе, Гнида.
Павсикакий ловит в замке мышей, а Генрих-Ферапонт Пятый порадовал свою мамочку сообразительностью – он начал сбегать в восьмой регион и уводить живущих там куриц, что стали перебираться в Мордор вслед за ним. Так, в моем дворике бегают не только два петуха, но ещё пять куриц и даже одна утка, которая, впрочем, залетела сюда случайно.
Агриппина за месяц стала размером с добротный сарай, но её красота поистине завораживает: у неё белоснежное оперение, красивые изгибы и длинный, почти павлиний хвост, который она распушает перед Лаймом. Мы с феем для неё вроде родителей, а потому к себе она подпускает только нас, ведь несмотря на правильное воспитание Агриппина выросла той ещё привередой и занозой. Кормить её, однако, довольно просто: ей достаточно семечек и того, что она поймает в лесу.
Двумя неделями ранее Гертруда устроила бал, на который позвала всех, кроме меня. Неделей позднее бал устроила и Яйра, однако, я вновь оказалась в стороне. Чувствую себя той самой Малифисентой, притом ощущаю себя неплохо. Я в Шеэтии нечто вроде всеобщего зла, которое похищает детей и терроризирует свои территории, оставаясь при этом глупым и наивным. И такое бывает в этой удивительной жизни…Во всяком случае, это нравится мне больше, чем одни лишь обвинения в бесхребетности и недоразвитости. Это ли не прогресс?».
– Арлекино, Арлекино, много радости для всех, – напевала я себе под нос, подметая площадь перед дворцом, – Арлекино, Арлекино, есть одна награда – смерть. Ва-ха-ха-ха-ха.
– Госпожа, это не очень веселая песня, – скромно заметила Ольха, оттаскивая мешок с семечками в сторону, – хотя, вам, кажется, нравится подобное…
– Черный юмор – пропуск к моему сердцу.
– Алкоголь – это пропуск к вашему сердцу.
– Предположим.
Агриппина подобно гоночной машине вырулила из-за угла, тут же оказавшись передо мной и упав на спину – это означало то, что я была обязана наглаживать её по животу до тех пор, пока ей не надоест. Кто тут кому прислуживает – вот какой назревает вопрос. Что ж, я выполню свой материнский долг. Присев рядом с грифоном, я принялась чесать её тельце, отчего Агриппина стала урчать, как мотор огромной машины.
– Госпожа, – закричал Подсолнух, выбегая из-за угла также быстро, как это недавно сделала моя разбалованная птица, – привезли ещё двух преступников!
То, что сюда отправляли всех неугодных власти персон, не дотянувших до смертной казни, называлось ссылкой. Мордор считался позабытой всеми территорией, на которой было принято доживать свой срок вдали от цивилизации. То, что я сейчас рвала попу над тем, чтобы построить свою собственную цивилизацию, никого не волновало.
– Буйные? Подожди минуту мне надо вырастить стапелии.
– Нет-нет…Они спокойные, но…
– Что-то не так?
– Прошу, пройдемте со мной.
Мы с Ольхой удивленно переглянулись, но тут же пошли за дворецким. Агриппина попыталась недовольно поймать меня за платье своим клювом, но промахнулась и лишь отправилась следом, сверля спину недовольным взглядом. Вот же противная. Почему она слушается и боится только Лайма?
Всех заключенных обычно оставляли на границе, откуда они добирались своим ходом до замка. Я изменила это странное правило, приставив к «пункту выдачи зла» одного из селян, что сопровождал новоприбывших ко мне. Перед этим их обычно осматривал либо Подсолнух, либо Ждак – все для того, чтобы исключить покушений на мою особу. Хотя, какие могут быть покушения, когда позади меня злобно дышащий грифон, которого, видите ли, недогладили, а рядом два огромных агрессивных петуха – и это ещё третьего рядом нет! Это я про Лайма.
Мы вышли за пределы врат, где меня уже ждал Кирка. Выглядел он одновременно настороженно и рассеянно, что уже показалось мне странным. Лишь когда староста отошел в сторону, я и сама замерла на месте, лишившись дара речи. Это какая-то шутка или я опять нюхнула лишнего?
– Достопочтенная Госпожа, – с улыбкой ответила Эльфия, склоняя голову, – я клянусь и обязуюсь служить вам верой и правдой.
Я покосилась на Кирку. Кирка покосился на меня. Мы молча смерили взглядом юную кентавриду в простом платье, выжидая кто из нас выкажет удивление первым. Хотя, чую, все и так было написано на наших вытянувшихся лицах. Что, опять? Свой семечковый бизнес я никому не отдам!
– А…Ты что здесь делаешь? Эльфия, если ты опять сбежала…
– Нет, Госпожа, – испуганно затараторила та, низко кланяясь, – как я виновата перед вами! Мне нет прощения за свершенное! Я заставила страдать вас, хотя вы и поступили со мной хорошо, ничего не зная! Позвольте искупить вину служением вам, умоляю, Госпожа!
– Да расскажи, как тебя занесло сюда! Ты ж прибыла в составе преступников!
Она довольно улыбнулась и даже чуть покраснела, склонив голову набок. Выглядела девочка крайне радостной.
– Я узнала о том, что случилось, – смущенно начала Эльфия, – узнала, что в суде вы попытались вступиться за меня. А ещё узнала, что вам пришлось отдать моей матери своё производство. Я чувствовала себя ужасно, и долго думала, как смогу вернуться к вам, чтобы моей магией не смогла воспользоваться мама…
– Попахивает чем-то интересным.
Кентаврида смутилась ещё больше, но продолжила.
– И я вспомнила, что в Мордор ссылают преступников.
– Что же ты натворила? – испуганно произнес Кирка, и даже стражи, обходившие территорию, настороженно замерли, бросив все силы в слуховой аппарат.
– Когда мы с матушкой были в столице, я…Я, ну…Напала на Императора.
На мгновение в округе воцарилась идеальная и безупречная тишина, а после из меня вместе со слюнями вырвался громкий пронзительный смех. Я смеялась так надрывно, что у меня заболел живот, а на глазах выступили слезы, и даже упреки Кирки не смогли вернуть меня в чувства.
– За такое действие карают смертной казнью, – строго произнесла Ольха.
