Ну, ничего, постараюсь, чтобы этого не было. Уж как-нибудь, но нужно выцарапать хотя бы «троечку»!
Самая основная новость – это то, что я еду с первой партией 5 июня в Ленинград. Конечно, это радует, но с другой стороны, все же жалко расставаться с Ташкентом, какой он ни плохой. Особенно жаль расставаться с фруктами, а ведь уже настает самая «фруктовая пора». Хочется хотя бы последние дни поесть их вволю, да карман не позволяет. Боже мой! Как это уже надоело – все эти нехватки, сведение концов с концами. Когда только для меня настанет хорошая жизнь? Мне кажется, что век так мне придется мыкаться! Сколько фруктов уже есть: абрикосы, урюк, вишни, черешни, яблоки – все! Все есть, и так дорого, всего много, ломится от их тяжести базар, а все равно дорого, ведь денег – ни копейки. Подходишь, посмотришь и так обидно! Хочется скорее уехать, хоть глаза не будут этого видеть. Легче на душе будет. Жалко только расставаться со Стасей, ее не берут. По-видимому, из-за того, что она полька, как обидно. Но ничего, я надеюсь, что она приедет попозже, и мы заживем своей «семьей» по-старому. Интересно, как там сейчас, какое впечатление произведет дорога и особенно Москва. Как я хочу побывать там, хотя и мало придется. Все хорошо, но вот предмет «электротехника» замучает совсем.
Да, а из Белоруссии ни слова, и что они молчат? Помогли бы мне морально, не говорю о материальной помощи. Да, им теперь не нужна Аля, заброшенная где-то в Узбекистане, а пусть она вернется в Ленинград, и настанут хорошие времена!
Как я переживаю за своих дорогих родителей и сестричек, каждую ночь в мыслях бываю дома; неужели я так никогда их не увижу?! У меня все еще теплится какая-то надежда: а вдруг из них кто-нибудь убежал, или, может быть, прячутся в лесу… Обманывают ли меня мои предчувствия и сердце? Если бы это было так, я считала бы себя самой счастливой! Вчера получила от Нины письмо, она убита моим горем, все утешает: «Крепись, не падай духом, нужно учиться и достичь специальности «инженер»!» Легко сказать – учись!
Ладно, как-нибудь буду крепиться, но своего достигну. Хочется скорее уехать и забыть это все… От Миши ничего нет, может быть, мое письмо не дошло? Тогда очень жалко. Ну, пока все, что будет дальше?»
21.06.1944 г.
Боже мой! Завтра уже идти на практику! Мечты, мечты…, а практику придется проходить здесь, в Ташкенте. Сколько было разговоров про нее, про Ленинград. Какая я «счастливая», просто, как в сказке, надо же подумать, как все обернулось в деле с Ленинградом. Ведь меня вычеркнули из списков, хотя все приготовления были уже сделаны. Все из-за иждивенцев, и вот я осталась «при пиковом интересе». Завтра они уже уедут, а как их снабдили, если подсчитать «гамузом», то около семи тысяч рублей пришлось на каждого! Ну, как не обидно, и здесь мне не повезло, а я только надеялась на это. Ну ладно, что поделаешь – от судьбы никуда не убежишь. Мало этого, в тот же день я получила такое неприятное письмо от моряка Миши (его я храню). Ну и ответила же я ему! Пусть знает, что не на такую напал! Вот интересно, напишет ли он еще, но, мне кажется, что он этого не оставит, и будет стараться увидеть меня, что я собою представляю, что так обрушилась на него. По правде говоря, я этого боюсь, ибо я такая невзрачная особа…
Все это было бы ничего, но самое неприятное и убивающее меня – это известие из дома, вернее, от председателя сельского совета. Даже страшно подумать. Я даже не могу поверить и представить себе своего папу в роли старосты. Возвратилась моя открытка с перечеркнутым адресом, и на обратной стороне написано: «Отец убит (как староста), а семья уехала с немцами». Боже мой, как я это перенесу?! Неужели это правда?! Одно несчастье за другим, я даже не знаю, когда настанет или улыбнется и мне счастье. Уже, наверное, никогда.
Да, на днях получила письмо от некого Ивана Львовича Астахова, уроженца смоленщины. Хочет познакомиться. Ну что же, я не против этого. Пусть что будет, – ответила.
Ну, пока все, хорошего ничего…»
«01 августа 1944 года.
Уже первое августа, а мы еще в Ташкенте, и конца этому не видно. Как надоело все это. Уже много времени прошло, как я ничего не записывала, а все по- старому. О доме ничего утешительного нет; получила от Анночки Богач (уже Зажецкой) письмо. И все то же – угнали! Разыскала ее брата Жору. Он здесь в Ташкенте, женился. Была у них несколько раз. Жена не очень понравилась, какая-то не наша белорусская. Ладно, не мне судить о нем, а ведь он пытался ухаживать за Аней (где же ты, дорогая сестричка, отзовись!…)
Теперь получила еще письмо от Вани. Кажется, порядочный человек, командир роты, танкист, воинское звание – старший лейтенант. Просит фотокарточку, пришлось послать. Интересно, что дальше будет, жду ответа и, главное, его суждения о фото. Ведь он дал мне адрес родителей. Отец у него учитель, он единственный сын. Мне кажется, что он все- таки порядочней М.И. Ладно, посмотрю, что дальше будет.
Да, хорошо, что я устроилась работать в этой шарашке. Зарабатываю 40-50 рублей в день, и все равно не хватает. Больше денег, больше расходов, и долги не выводятся.
Со Стасей разошлись; все же с ней очень трудно, как ни старалась ей уступать, но характерец… Это к лучшему. Чем иметь такого сообщника – лучше тянуть лямку такой этой жизни одной.
Вчера получила от дяди Коли письмо: все поучает. Где бы помочь сотней-другой. Где там! Ладно, проживу без их помощи. Не умру без их помощи и достигну своего – закончу институт. Молодец, так держать, Алечка!»
«Ленинград, 20.09.1944 г.
Как долго я не заглядывала в свой «дневничок»! Правду говорят, что хорошее быстро забывается и остается одно плохое, так и у меня. Ведь за это время у меня столько изменений, и каких – которых, я ждала еще в Ташкенте с трепетом и страхом. Ведь мои дорогие родители и сестрички все живы и здоровы! Эту радостную весть я узнала еще 8 августа от Анночки Богач. И теперь я вижу тот день, когда я получила это письмо: с криком радости и со слезами на глазах, застилавших весть свет, я не могла его читать! Девочки прочли, и так все обрадовались за меня! А
