торс, цепляю плоские соски, касаюсь твердого живота, ниже, ремень. Он сам его расстегивает, продолжая смотреть на меня так словно я самое дорогое удовольствие в его жизни. Не оставляя без внимания ни один участок тела. Я знаю, что сейчас произойдет, и я готова, но я чувствую, как ноги сами сжимаются от страха.
– Тише, моя идеальная девочка, я никогда тебя не обижу, – пальцы снимают бретельки, обнажают грудь. И если страх еще был, когда он касался сосков подушечками пальцев, то пропал окончательно, когда он взял его в рот.
Глава 15. Настя
Он катает его на языке, тянет и выпускает, а я смотрю на это и сжимаю его бедро, чувствуя, как сильно увлажняется между ног. Я еложу задницей по кровати, словно охваченная огнем, словно подверженная лихорадке, и только он может меня спасти. Он откидывает лифчик в сторону, принимается катать на языке другой сосок, продолжая гладить пальцами между ног. Мягко, нежно, подготавливая. А я уже не могу терпеть, сама не понимаю, что за буря внутри меня, и вихрь закручивается все сильнее, стоит его пальцу чуть проникнуть внутрь.
Он сводит меня с ума ласками, которые опускаются все ниже, пока он не касается языком пупка. Я раскрываю глаза и шумно выдыхаю, когда его губы находят влажное местечко и целуют сквозь неприлично влажную ткань трусиков, пока его палец продолжает касаться заветного входа. Он не проникает глубже сантиметра, но словно подготавливает меня, при этом не отрывая взгляда. Глядит так жадно, словно я самое сладкое лакомство. Его ладони переходят на грудь, долго ее ласкают, перекатывая соски, делая меня податливой, голодной, невыносимо жаждущей продолжения. Когда я стону снова, он проводит руками по моей талии – ниже, к полоске трусиков, которые постепенно стягивает по ногам. Ник поднимается, чтобы окончательно освободить для себя мое тело.
И здесь он замирает. Так долго рисует мое тело взглядом, словно запоминает, наслаждается.
– Ты совершенство. За такую, как ты, можно и убить.
К щекам приливает жар, от его слов по телу дрожь, а ноги, несмотря, на жажду пытаются сомкнуться, но он не дает. Раздвигает их как можно шире, проводит кончиками пальцев между, собирая обильную влагу, и тянет в рот. Прикрывает глаза, словно пробуя десерт, а я стыдливо глаза отвожу. Это все так… слишком.
– Не надо, девочка. Не надо меня стесняться. Со мной никогда не смей ничего стесняться. Особенно себя, – гладит он меня другой рукой, заводит до предела, и я чувствую, что еще немного – и просто взорвусь, сама не понимая почему.
Он нависает сверху, и я купаюсь в его восхищении, тащусь от его тела, провожу ногтями по твердым загорелым плечам, царапаю грудь, плоский рельефный живот. Господи. Это все мое. Мое.
Он целует меня, дарит мой же вкус, скользит языком внутри, и я цепляюсь за него, словно в пропасть падаю. А он меня только подталкивает туда, чем-то очень горячим и крупным проводит между ног. И я понимаю, что это, хочу посмотреть, как это может во мне поместиться, но Ник не дает, не отрываясь целует меня, и я застываю, чувствуя настойчивое давление, которое раздвигает половые губы, растягивает влагалище.
– Ник, – все-таки выдыхаю, видя по его лицу, как отчаянно напряжен.
Он смотрит на меня, гладит грудь, бедро. В какой-то момент я понимаю, что будет больно, но все равно чуть поднимаю бедра, словно подбадривая его продолжать. И он совершает один сильный рывок. Я вскрикиваю от острой боли, от ощущения наполненности. Впиваюсь ноготками в его спину, скрываю слезы на его плече.
– Какая же ты узенькая, блядь, – ругается Ник, не двигаясь, стирая большими пальцами мои слезы. – Это только первый раз больно. Потом не будет.
– Я знаю, знаю. Просто к этому как ни готовься, лучше не будет.
– Не напрягайся, малыш, – чуть выходит он и снова толкается до самого конца. – Не думай о боли, думай о нас, думай о том, как нам будет хорошо вместе.
– Всегда, – на выдохе.
– Всегда.
Он ставит около моей головы руки, чтобы не давить совсем, и начинает двигаться. Сначала медленно, словно пытаясь мне не навредить, но вскоре словно забывается. Движения становятся резче, грубее, сильнее, и я пытаюсь не думать о боли, особенно когда он шепчет, целуя меня:
– Насть, ты бы знала, как мне сейчас хорошо, ты бы знала, как я хочу застыть в этом ощущении навсегда. С тобой.
И я понимаю, понимаю, что ему хорошо со мной, и закрываю глаза, отдаваясь его сильным движениями, его грубой силе, которая в какой-то момент сносит всю боль, оставляя лишь счастье, что он рядом, что мы вместе.
В какой-то момент все кончается. На живот падает несколько горячих капель, а идеальное тело, нависшее сверху, плотно прижимает меня к кровати. Он обнимает меня так крепко, что дышать трудно, а потом перекатывается, и я оказываюсь на нем.
– Обижаешься? – шепчет он, касаясь губ, щек, век, а я не понимаю, как можно обижаться, как можно чувствовать себя счастливее.
– На что? Я же люблю тебя. – Так просто, так легко это было сказать, что я смеюсь и прячу лицо у него на груди.
Он берет мое лицо в ладони, смотрит внимательно и целует. Так нежно и трепетно, что все внутри сводит от нежности.
– Не стоило этого говорить?
– Стоило, малыш. Очень стоило. – Я не стану обижаться, что он не сказал, наверное, для подобного рода мужчин все иначе. Но он говорит другое. Лучше. – Если ты готова уволиться, то предлагаю вечером уехать со мной.
– С тобой? – перехватывает дыхание. – Вечером?
И тут вспоминаю, кто я такая. Вскакиваю и подбегаю к окну. Потрясающе. Все уже уехали. И я совершенно не знаю, как к этому относиться.
– Там никого… – поворачиваюсь и вдруг осознаю, что совершенно обнаженная. А Ник смотрит на меня, наслаждается, закинув руку за голову.
– Меня это устраивает. Сам не знаю, зачем сюда приехал, хотя точно не зря. Если тебе нужно закончить рабочий день, я подожду. На фоне солнца ты еще лучше. Иди ко мне.
– Рабочий день? – Не понимаю, о чем он.
Ник кивает на брошенное на пол платье, и я подбегаю к нему и прикрываю грудь, соски ноют, словно снова ждут его прикосновений.
– Точно, мне нужно закончить рабочий день. – Ищу белье. А еще нужно решить, говорить ли о поспешном решении уехать с совершенно незнакомым мужчиной, скорее всего, в другую страну.
Стоит мне поднять белье, как меня поднимают на руки и бросают на кровать.
