Книга За полчаса до любви - Валерий Столыпин

Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 57

завижжала от щастя, а там… ладно, дальше видно будет. Если оплеухой не наградит, значит, мой день. Тёпленькой, пока не врубилась чё к чему, возьму на абордаж, а там… ничего, короче, не докажет. Карта бита, прикуп мой. Верку – нафиг, денег займу у Сидорова. Сдам нержавейку и алюминий – отдам. Всё сходится.

Водки, увы, в лабазе не было.

– Странно. Как же так? Может на той неделе была? И что теперь – помирать?

В это мгновение обернулась супруга, – ах ты пёс шелудивый, где тебя носило до утра? Ничего, ты у меня во всём сознаешься! Говори, ненасытная утроба, сколько пропил, с кем шарохался? Опять небось Верку обхаживал, котяра ненасытный. Детей бы постеснялся. Проснутся сейчас, увидят папаньку родного в таком-то позорном обличии. Устала я от тебя. Тьфу, гадёныш, не дыши в мою сторону, сковородой огребёшь! Стараешься для них, стараешься: борщи, пироги, котлеты. Порты-то уделал, срамник… уйду, как пить дать уйду. Навсегда!

Инка потушила конфорку, скинула передник и выскочила из кухоньки.

– Это она ещё про аванс не знает, – ужаснулся Кулик, – что бу-дет! Чё я, интересно, у Верки-то натворил, почему губа и глаз заплыли… может я её того – обрюхатил. Или того хуже…

Виталик посмотрел на штаны, на руки: следов крови не было.

Инка что-то громко двигала в комнате, потом вылетела. Разоделась как на парад, с большой сумкой в руке. Вылетела пулей, громко хлопнув входной дверью.

Кулик заскулил.

Мало того, что с похмелья дурно, так ещё эта зараза с цепи сорвалась.

Виталик схватился за сердце, хотя прежде никогда не замечал его, сполз по стенке.

– Ушла, холера! А я… я-то как без неё? Да не нужна мне эта кошка драная, Верка, никто мне не нужен! Инка, дура, вернись, я всё прощу! Хочешь, на вторую работу пойду: машину купим, морозилку… заживём как люди, заграницу съездим, на море. Честное слово, ничего у меня с этой стервозой не было. Выпили по стаканчику, закусили… и всё. Даже не целовались. Ей бо, любимая…

Кулик дотронулся до губы, ойкнул от боли, задумался, – разве что так, ради хохмы, невсерьёз. У меня и в мыслях не было её…

Тут он основательно засомневался – оглянувшись, украдкой снял трусы, внимательно осмотрел мужской арсенал: видимых следов сексуального преступления не было.

Виталик выглянул в окно, где весна начала предъявлять погодные претензии: Инки нигде не было видно.

– Напиться бы и умереть молодым, – скорбно подумал он, – или прямо так, трезвому, сигануть с третьего этажа.

Но тут ему стало себя жалко: хорошо, если насмерть, а коли инвалидом станешь, тогда как?

Кулик подошёл к плите, снял крышку со сковороды.

Котлеты ещё скворчали.

– Чёрт бы их побрал, котлеты эти, Верку с её сдобными телесами и похотливым взглядом. Чистоту грёбаную нахрен, водку… нет, водка бы сейчас здорово пригодилась. Пусть Инка ворчит, уходить-то зачем, что я ей – враг? Ишь – слова не скажи: домой с работы беги, как подорванный, никому не подмигни, пива не выпей! Хрен знает, что происходит: Инка здесь – мне плохо, без неё совсем беда: чем не рабство? Придёт – убью! А впрочем… свобода лучше, чем несвобода – пусть погуляет. Добрее будет. Детей отправлю к бабушке, приглашу на ночь Верку… блин, опять эта Верка. Аванец-то где?

Виталик присел к столу, хлопнул по нему кулаком, – мужик я или где! Без бабы проживу! Однако скупая мужская слеза невольно выкатилась из глаза, – нечестно так, из-за ерунды какой-то сразу уходить, тем более навсегда. У нас же любовь… была. Вон, на портрете, на руках Инку держу. Ха, конечно, она тогда тростиночка была: свежая, юная, краси-ва-я-я! Вся, от кончиков ушей до… до ароматной и влажной долины чудес, даже глыбже… вся как есть моя.

Кулик закрыл глаза, представил, как это самое случилось впервые. Она ведь, Инка-то, только дотронься – уже потекла, а ежели разогреть – не остановишь. Очередями кончала.

Слёзы из глаз хлынули потоком.

Память всколыхнула воспоминания: первый поцелуй, признание в любви. Какая Инка была жаркая, какая податливая, чувственная, до боли родная, своя. Он ведь обмирал при одном воспоминании о жене, глюки от одних только мыслей ловил, а вживую… за двадцать секунд на десятое небо улетал, там до утра и оставался.

Виталик почувствовал, что помнит в деталях те щекотливые воспоминания: по телу пробежала волна вожделения, согрела кровь, опустилась девятым валом вниз.

Его затрясло. Стало невыносимо сладко и одновременно стыдно, – как же я так, зачем! Ведь Инка, она же для меня… а я для неё… и какая-то там Верка, коза драная!

Жизнь и любовь пронеслись в мозгу как комета, мгновенно опалив сознание, вспыхнули ярким фейерверком и сгорели, поскольку здесь и сейчас ничего этого не было в помине.

Удивительно, но счастье существует по большей части где-то в далёком прошлом, иногда в желанном будущем, но никогда в настоящем. Наше счастье – материя скорее эфирная или эфемерная, невесомая и бесформенная, причём мгновенная.

От осознания того, что когда-то давно был счастлив, больше боли, чем удовольствия.

Немного остыв, Виталик почувствовал обиду, захотел отомстить за убогую жизнь, за крушение надежд. Решительно подойдя к сковороде, он приготовился вывалить её содержимое в мусорное ведро.

В этот момент в двери заскрипел ключ.

Душа Кулика провалилась в пятки, потом взлетела, поскольку никто больше не мог отворить дверь, кроме Инны.

– Упаду на колени, попрошу прощения сто раз, – обещал кому-то там, наверху, он, – нет, тысячу раз, миллион. Инночка, дорогая, – зашептал он, обрадовавшись, словно выпал ему сектор Приз в “Поле Чудес”, но осёкся.

– За хлебушком сбегала, похмелиться тебе непутёвому взяла. Не помирать же тебе в расцвете лет. Чего аванс-то такой маленький? Серёге ботиночки купить нужно, Юльке колготки и юбку. Несерьёзный ты у меня. И за что я тебя люблю?

Виталик опешил, облапил жену как медведь, расцеловал, подхватил прямо в одежде, хотя  думал, что поднять такую тушку попросту невозможно и отнёс в спальню.

Инка не сопротивлялась. Она ничего не могла понять, поэтому безропотно подчинилась неожиданному вероломству.

А Кулик…

Кулик был на высоте: так старательно любил жену, словно делал ей искусственное дыхание, словно реанимировал, воскрешал, возвращал к жизни едва не скончавшиеся чувства.

Когда всё случилось, когда удивлённая донельзя, основательно помолодевшая, сияющая от неожиданно свалившегося чувства Инна ушла переодеваться, он лежал, свернувшись

Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 57