— Кого? — не понимаю, поэтому переспрашиваю, посмотрев на сидящую в соседнем кресле сеструэль.
— Да Гордеева твоего. Одним рейсом летели же. Только он бизнес-классом, естественно.
— И как ты его разглядеть успела из эконома своего?
— Все тебе расскажи. Пыталась по привычке пробраться к буржуям, но потом этого упыря заметила и сразу же передумала. Зря, получается, терпела неудобства, — вываливала на меня подробности Шурка, по ходу возмущаясь, всей постигшей её несправедливостью.
— А что сразу не сказала? — нервно сжав пальцы на руле, упрекнула я.
— А зачем раньше времени чертей в твоем омуте баламутить?
— Хотела, как лучше, — усмехаюсь невесело. — А получилось, как всегда.
— Именно, — соглашается Александра. — Ну и что, вы жахнулись что ли?
— Саша! — возмущенно фыркаю. — Откуда эти словечки?
— К твоему сведению, ханжа моя родная, слова типа жахнуть и трахнуть еще лет пятьдесят назад были вполне безобидными, и по смыслу подразумевали, ударить.
— А-то я не знаю.
— Ты с темы не съезжай, дорогая.
— Вот знаешь кто ты?
— И кто я? — хмурит идеальные брови Шурка.
— НеДрищева, — аж хрюкнула, усмехаясь, весьма озадачив сестренку.
— Кто-кто?!
— Ну, слышала история была или байка про Суворова, как он одному отважному солдату присвоил эту фамилию за его смелость в бою?
— А я-то тут при чем?
— А ты свою фамилию Ларсен прочитай наоборот. Ну-у, как Нитуп или Сйабуч*.
— Не-сра-л…Чего?!!! Зараза.
— А я что, я ничего, — смеюсь в голос, и не факт, что мой истеричный смех от веселья, а не от нервов.
— Васька, не пудри мне мозг! Быстро отвечай, переспала со своим бывшим?
— Нет, конечно! Скоро подъезжаем, кстати, — замечаю по ходу. — Уже Каменка.
Еще чуть-чуть и будем у родительского дома.
Хорошее место. Вроде и цивилизация рядом, и в то же время, есть некая уединенность. Кругом хвойные леса, справа остается живописный берег Туры, загородный клуб с горячим источником.
Недалеко горнолыжная база. Сейчас не сезон, конечно. Зато там можно пощекотать себе нервишки на троллее*.
Участок родители купили в новой нарезке. Соседей мало. Северяне, как всегда, прикупили земельку на будущее, глядишь, на пенсии им пригодится, ага. Но кто-то строится и сейчас. Поэтому у отца работы (шабашки) полно. То ворота сделать (художественная ковка), то камин, барбекю или печь сложить.
— Вижу, — бурчит Сашка.
— Будь добра, родителям ничего не говори, — прошу её.
— А если этот твой, папаша, явится за Ксюшкой? А родители не предупреждены? — задает резонный вопрос.
— Не пугай меня раньше времени, — снова начинаю нервничать. — Сама лучше готовься отбиваться от маменькиных наездов. Сейчас мозг съест чайной ложечкой.
— Васька, ы-ы! Вот поэтому я денька на два, не больше. Скучаю и люблю предков на расстоянии.
— Молодец! А я одна тут отдуваюсь за двоих, — торможу у кованых ворот, желая поскорее обнять свою малышку и убедиться, что она здесь, со мной, в безопасности.
И Егор нас не достанет.
Глушу двигатель и замираю. На несколько секунд устанавливается гнетущая тишина.
— Знаешь, Вась? — прерывает затянувшуюся паузу сестра.
— Что? — вскидываю взгляд в ее сторону.
— Никогда не верила, что бывают на свете люди-однолюбы, — вздыхает. — Я максималистка. Умерла, так умерла. И уж про всепрощение, это точно не ко мне, особенно, если дело в измене.
— Я знаю твою позицию, Саш, — с трудом сглатывая, говорю я.
Я же понимаю, о чем она? Она реально не понимает, как можно любить Егора после всего случившегося?
— Но ты, не я, — берет мою ладонь и сжимает, проникновенно заглядывая в глаза. — Я же вижу, что ты любишь этого гада, несмотря ни на что. На мужиков даже не смотришь. На свидания бегаешь ради стеба, или для нашего с Тайкой успокоения.
— Что ты хочешь сказать?
— Ты вот поведала, он настойчиво хочет с тобой поговорить, а еще меня насторожила его последняя фраза про твою беременность. Вась, поговори с ним.
— Да не могу я! Видеть его не могу! — выдернула руку из её руки.
— Твои психи как раз доказывают обратное, — спокойно парирует Сашка. — Лучше подготовиться и поговорить на своих условиях, а не ждать, что проблема рассосется сама собой.
— Да нет проблемы. Ксюша на него не записана. На алименты я не подавала. У него никаких прав нет на ребенка. И доказательств его отцовства тоже нет.
— Так-то оно так, но тебе от этого легче? Обида, да. Прекрасно понимаю. Я бы тоже в таком случае была категорична. Но, еще раз повторю, я не ты. Сама ведь себя скушаешь, гадая, а если бы да кабы. Вы тогда развелись, даже не поговорив. Это ненормально. Вот, кстати, не находишь это странным?
— Не напоминай мне, — начинаю заводиться по новой.
— Все-все, молчу. Но ты подумай на досуге.
В этот момент открываются ворота, и появляются наши родители.
Папа открывает створы, мама спешит к машине.
— А вы чего тут сидите, полуночницы, в дом не заходите? Сколько раз говорила по ночам не ездить.
Мама, такая мама. Приветствие начинается с претензий. Пожурить, отчитать, попенять.
Можно подумать, что она нас не любит. Отнюдь. Но любовь у нее весьма специфичная — авторитарная.
Диктатура во всей красе и культ личности. Есть только её мнение — правильное, и все домочадцы должны с ним согласиться. Поэтому мы все, в том числе и папа, предпочитаем отмалчиваться и не спорить.
А еще у нас проблема с гипер-опекой. Сашке — тридцать пять, мне — тридцать, но для матери мы до сих пор малые неразумные дети, и она лучше знает, как нам жить.
Гораздо позже мне сказали, что мать должна заранее морально готовиться и отпустить своего ребенка во взрослую жизнь. Наша — не отпустила. И это её желание руководить нашей жизнью, словно мы с сестрой маленькие дети, реально напрягает.
Сашкин отъезд заграницу до сих пор ей простить не может. Все пытается её вернуть на путь истинный, то есть в дом родной, под родительское крыло.
А моя ситуация еще показательнее. Отношения с Ильёй, можно сказать, одобрили. Но как!
«Пожить можно и так, дочь. Главное, предохраняться. И не вздумай принести в подоле. Не приму».
И весть о нашем расставании она приняла спокойно, с мрачным удовлетворением: «Ну, вот, права же была. Мужик сегодня есть, завтра нет. И проблем нет, а если был бы ребенок, тут уже не попляшешь. А так молодая, красивая, найдешь еще себе кого-нибудь».
