На терапии особо подчеркивалась необходимость не только полноценного интима, но и стабильных, эмоционально ровных отношений. Однако в этом заключалась своя сложность. Далеко не каждый в состоянии понять и принять человека с такой неаппетитной болезнью. Нужны не только чувства, но еще и огромное терпение вкупе с эмпатией. Паоло пытался, но не смог, и мне трудно было его в этом винить. Хоть он не знал, в чем дело, и считал мое обжорство безволием и распущенностью, но вряд ли что-то изменилось бы, будь он в курсе проблемы. Именно поэтому люди с булимией зачастую обходятся поверхностными короткими отношениями без перспектив и эмоциональной привязанности. То, что на протяжении пяти с лишним лет происходило и со мной…
**анксиолитики — препараты, снимающие тревожность и напряжение (то, что раньше называли малыми транквилизаторами, в отличие от больших — нейролептиков)
=21
— Вот, значит, как… — задумчиво протянул Ярослав, глядя в бокал с остатками кьянти.
Разумеется, я рассказывала ему обо всем не совсем так. Версия-лайт с опущением неприятных деталей и подробностей. Перескакивала с одного на другое, возвращалась к детству и снова к Италии и клинике. Сумбурно, не слишком связно. Но не задумывалась, не останавливалась. Выплескивала сплошным потоком.
Ярослав слушал молча, только кивал иногда. Одним глотком допив вино, он понялся, подошел к окну, посмотрел на двор. Потом остановился у меня за спиной, положив руки на плечи.
Я не могла видеть его лица, возможно, к лучшему. От его слов и, что не менее важно, выражения зависело слишком многое.
— Наверно, я мог бы ответить, что все фигня и ничего страшного, — сказал он, медленно и спокойно. — Но это не так. И не этого ты от меня ждешь.
— Если б ты сказал, что это фигня и ничего страшного, мне осталось бы только попросить тебя забрать торт и идти с ним пешком до самой Австралии.
Он провел пальцами по моей щеке и снова сел напротив. Глядя в упор, чуть прищурившись.
— Это не фигня. Это серьезно. Почему-то вспомнилась «Ночь нежна»*. Хотя там все немного иначе.
— Еще как иначе, — фыркнула я, не слишком понимая, к чему он клонит. — Ты не врач, я не пациентка. И, насколько помню, у них ничего не вышло в итоге.
— Да, чуваку хватило сил только на спринт, но не на марафон. Я не о том. О принятии момента. Значит, ты тогда сбежала, потому что увидела приготовленный завтрак?
— Не совсем. Не только. Паоло тоже приготовил завтрак в первое утро, когда я у него осталась. Пока спала. Но сорвало не это. Я могла просто сказать, что на диете, выпить кофе и уйти. Может, это такая рекламная акция, откуда мне было знать. Но свалилось сообщение, я достала телефон и увидела уведомление о посте в инсте. Открыла, полистала — ну и… В себя пришла уже на улице.
— Понятно… — Ярослав задумчиво покусывал губу и крутил между пальцами ножку пустого бокала. — А почему потом не объяснила? В кафе? Или в самолете?
— А как ты себе это представляешь? — возмутилась я. — «У нас ничего не выйдет, потому что ты готовишь, а я жру, то есть не хочу больше жрать никогда»? Или надо было рассказать в красках, как это, когда стоишь на коленях перед унитазом и нащупываешь в глотке… точку джи, твою мать, а рвотный рефлекс прячется, и только слюни и слезы текут? Черт, это, наверно, как поделиться с почти незнакомым человеком, что у тебя… например, недержание и ты ходишь в памперсах.
Он дотянулся через стол до моей руки, накрыл своею.
— Я знаю, Марин, что это такое. Ну… знаю — конечно, громко сказано. Имею представление. Во-первых, у нас был курс психологии пищевого поведения. Как ты понимаешь, цель — заставить потребителя съесть чем больше, тем лучше. Но и расстройства этого самого поведения разбирались подробно. И компульсия, и булимия, и анорексия. Кроме того, со мной училась девочка с анорексией. Не совсем то, но из одной коробки ложечки. У поваров лишний вес и ненормальные отношения с едой — профессиональный риск. Она похудела до сорока килограммов и оказалось в такой же клинике. Не знаю, что с ней сейчас, но слышал, профессию сменила.
— Все это, конечно, очень интересно, но… — меня начало мелко потряхивать.
— Я не сказал, что это фигня. И не убежал с воплями, зная, что такое булимия. Кажется, для начала этого достаточно, нет? Послушай… сейчас я могу сказать только одно. Что готов рискнуть, если готова ты. Все остальное будет несерьезным. Например, если начну убеждать, что ни за что тебя не брошу, потому что я хороший. На самом деле тебе будет трудно. Мне тоже. Возможно, кто-то из нас скажет: извини, но ничего не получается. Было бы глупо и безответственно от этого зарекаться.
Удивительно, но ему удалось найти те самые единственно верные слова. Пройти по тонкой грани между отрицанием проблемы и ее демонизированием. И все же я уточнила:
— А ты понимаешь, что рано или поздно меня все равно сорвет? И не один раз.
— Понимаю.
— И что тогда будешь делать?
— Наверно, постараюсь чем-то помочь, — Ярослав пожал плечами. — Если расскажешь, что надо делать в таких случаях. Ну так что? Ты ведь до сих пор не ответила на мой вопрос. Попробуем еще раз? Без непоняток, с открытыми глазами?
Это было то самое, чего я боялась и старательно избегала. Возможность серьезных отношений. Надолго. Быть может, навсегда — но так далеко я тем более не хотела загадывать. Да еще с человеком, для которого, еда — это работа и увлечение. Огромная часть жизни.
Как будто прыгнула с высокой скалы в ледяной океан…
— Давай попробуем.
Он привстал, перегнулся через стол и поцеловал меня в лоб. Я потянулась навстречу, но Ярослав отстранился, и в его глазах мелькнули черти улыбки.
— Давай сначала решим один сугубо практический вопрос. Скажи, что ты сделаешь, если у тебя в холодильнике окажется целый торт?
— Ну… смотря в каком я буду состоянии.
— В смысле? Настроении?
— Нет, — я побарабанила пальцами по коробке с тортом. — Именно в каком состоянии. Это глубже, чем настроение. И шире. Если в нормальном, то избавлюсь от него. Не выброшу, не люблю выбрасывать продукты. Постараюсь отдать кому-нибудь. А если в плохом, то… сожру. Возможно, даже руками. И это будет срыв. Поэтому у меня в холодильнике никогда нет и не будет целого торта.
— То есть ты вообще не ешь сладкое и всякое такое? — уточнил он.
— Нет, почему, ем. Если у меня нет обострения, не только булимии, но и гастрита, например, или желчного, тогда могу есть все, но очень мало. И дома. Одна. Например, малюсенький кусочек торта. Буду растягивать долго-долго. Или кусочек копченой колбасы. Или одну картошину пожаренную.
— Понятно. Ну, и куда мы пристроим торт? Я, знаешь, тоже не люблю выбрасывать продукты. Видимо, у питерцев это в генах. У моего деда вся семья в блокаду погибла, он один выжил, в детдом забрали.
