– Она… – Меня вдруг захлестывает острая тоска по дому, и я осекаюсь. – Она здорова, – выговариваю я наконец.
– Рад это слышать. А как ты сама?
Быть может, это из-за тоски по дому, быть может, оттого, что меня измотали мои сегодняшние неудачи, но я вдруг падаю на стул и со вздохом говорю:
– Бывали времена и получше.
Он подается вперед и понижает голос:
– В мой первый день в Замке Слоновой Кости меня вывернуло наизнанку прямо под воротами. На глазах у всех учеников. Это было очень унизительно.
– Правда?
Стало быть, вначале Лэтаму пришлось еще хуже, чем мне, однако он все равно смог стать Наставником Заклинателей Костей. А раз так, может быть, все-таки есть какая-то надежда на то, что мне удастся научиться управлять своей магией? И у меня вдруг возникает такое чувство, будто он взял ножницы и перерезал веревку, которой ко мне были привязаны моя тревога, мой страх. Они уплывают прочь, и у меня с души спадает тяжкий груз.
– Когда впервые входишь в этот замок… это нечто, не правда ли?
– Да, – киваю я. Несмотря на то что я тут уже пообвыклась, я все еще чувствую некоторую тяжесть в животе, хотя она и выражена слабо – это немного похоже на морскую болезнь. А еще у меня иногда шумит в ушах. – Почему нас не предупреждают? Если бы я знала заранее, каково здесь таким, как я, мне, возможно, удалось бы справиться лучше.
Он пожимает плечами.
– Думаю, им нравится сохранять флёр тайны. – Его взгляд скользит по костям на столе. – Кира ведь не заставляет тебя учиться вот на этом, а?
– Да… а что? – неуверенно отвечаю я.
Лэтам качает головой.
– Дай угадаю: ты смогла погадать на них не лучше, чем по горсти монет.
– С монетами у меня, наверное, получилось бы лучше.
Он подходит к дальней стене и начинает рыться в одном из шкафов, пока не находит серебряный ларец с затейливой защелкой.
– Давай попробуем вот с этим.
Лэтам расстилает темно-синий бархат и высыпает на него содержимое ларца – восемь небольших костей. Они почернели по краям, как будто их уже использовали для гадания, но я все еще могу различить нанесенные на каждой из них красные линии – копии метки, которая находилась на левом запястье.
– Чьи они? – спрашиваю я. Кости человеческих запястий и кистей чрезвычайно ценны. Поверить не могу, что Лэтам в самом деле собирается использовать вот эти восемь костей для того, чтобы учить меня гадать.
– Это учебные кости, – объясняет он.
– Учебные? Они что, ненастоящие?
– О, они очень даже настоящие. Просто их специально обработали так, чтобы на них можно было гадать снова и снова, притом без крови и с несколько большей ясностью, чем бывает обычно.
Я провожу пальцем по бархату, оставляя на нем заметный след.
– Не знала, что такое возможно.
– Мы нечасто практикуем подобные вещи, – говорит Лэтам. – Чтобы добиться такого результата, нужно готовить кости, используя кровь Заклинателя или Заклинательницы, так что нельзя проделывать это со всеми наборами костей – ведь Заклинателей не так уж много, и нам совсем не нравится исполнять роль подушечек для булавок. Но для обучения это очень полезно, поскольку позволяет ученикам проводить гадания, не требуя от них полного сосредоточения.
– А для чего они были использованы в первый раз? – спрашиваю я.
– Для доведывания.
Моя надежда гаснет.
– Но у меня же дар к Ясновидению Второго Порядка, а не Третьего, – говорю я.
Он машет рукой, словно отметая сомнения, звучащие в моих словах.
– Это не имеет значения. Ты все равно сможешь понять, что они говорят.
Я хочу спросить, как это возможно, но он уже запаливает ладан.
– Закрой глаза, – велит он, и я подчиняюсь. – Когда будешь готова, дотронься до костей.
Я делаю несколько глубоких вдохов, медленно, осторожно направляю пальцы к костям, сгребаю их и сжимаю в руке. И на сей рез передо мной встает не смутный непонятный образ, а разворачивается четкое, полнокровное видение в цвете и звуке, и мне абсолютно ясно, что речь идет о мужчине, в чьем сознании и нахожусь, хотя и не понимаю, каким образом это произошло.
Передо мною лежат его возможные пути – их множество, и они похожи на расходящиеся ветви огромного дерева. Но две из этих дорог шире остальных, и от них исходит слабое свечение.
Я иду по одной из них и вижу, что он становится плотником. Он любит свою работу – любит свежий запах дерева, его шершавую текстуру под своими ладонями до того, как он обстругает его, и гладкую, как атлас, после – и к тому же он получает глубокое моральное удовлетворение оттого, что своими руками создает то, что полезно людям. Однажды в его мастерскую приходит девушка с зелеными глазами и огненными волосами. Она весела и дарит ему радость. Он спрашивает, не хочет ли она, чтобы он приготовил ей обед, а через несколько недель приглашает ее на танец, и они танцуют в его мастерской, танцуют босиком на ковре из сосновой стружки. Проходит несколько лет, и он спрашивает ее, согласна ли она заключить с ним союз, поскольку он не мыслит своей жизни без нее.
Я смотрю, как они вместе строят жизнь – их дом стоит на лугу, где пестреют полевые цветы, их сад полон персиковых деревьев, и часто на окнах дома остывают ароматные фруктовые пироги. Лунными вечерами они сидят на крыльце и говорят допоздна.
У них трое детей – мальчики с румяными щеками.
Я смотрю, как они веселятся – и как страдают. У мужчины умирает мать, и он думает о том, что ее жизнь оборвалась безвременно, когда вырезает ее имя на коре их семейного дерева. Но несколько лет спустя погибает один из его сыновей – тонет в реке, – и он понимает, как в действительности выглядит безвременная смерть.
В его жизни переплетаются головокружительное счастье и безутешное горе, и, дойдя до конца этого пути, я понимаю, что это хороший выбор. Такая жизнь принесла бы ему немало радостей. Я поворачиваюсь и следую по этому пути обратно к его началу, глядя, как дети мужчины становятся все младше и младше и как разглаживаются морщины на лбу спутницы его жизни.
Добравшись до развилки, я вместо того, чтобы пойти направо, сворачиваю налево и иду по второму из возможных путей. На сей раз мужчина живет в столице, и из окон его мастерской виден Замок Слоновой Кости, сияющий белизной. Ему присущ магический дар – он Косторез, – и его руки ловко и проворно мастерят из костей флейты для Хранителей, оружие для Костоломов, полированные ларцы, не боящиеся краж, и шкатулки для хранения воспоминаний. Эта работа также приносит ему глубокое моральное удовлетворение, однако оно отличается от того, которое он получал от плотницкого ремесла, – теперь к сознанию того, что он мастерит нечто полезное, примешивается чувство принадлежности к чему-то важному и большему, чем он сам. Натура его в этой жизни тоже отлична – он немного смелее и увереннее в себе.
