Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 84
И что же, в результате Renaissance отказался иметь с ним дело? Не совсем так. Было принято решение урезать свою долю в фонде вдвое, чтобы снизить риск. Пять лет спустя, когда Мейдоффа разоблачили как афериста и основателя крупнейшей в истории финансовой пирамиды, следователи спросили Нэта Саймонса о мотивах такого решения. «Откровенно говоря, я никогда не думал, что он и вправду мошенник», – ответил управляющий активами. Он был готов признать, что не понимает, как действует Мейдофф, что его комбинации отнюдь не безупречны, но отказывался верить, что этот человек – просто отъявленный лжец. У Саймонса были подозрения, однако недостаточные. Они не перевесили презумпцию правдивости.
Переписку Саймонса и Лауфера обнаружили в ходе рутинной проверки, проводимой Комиссией по ценным бумагам и биржам США – правительственным агентством, осуществляющим функции надзора и регулирования американского рынка ценных бумаг. (В дальнейшем мы будем для краткости именовать эту структуру просто Комиссией.) И это был не первый обнаруженный ею случай обсуждения подозрительных операций Мейдоффа. Мейдофф утверждал, что его инвестиционная стратегия привязана к фондовой бирже, но тогда его доходы должны были расти и падать в зависимости от колебаний рынка. Однако прибыль текла к нему ровным потоком, что противоречит всякой логике. Следователь Комиссии Питер Ламор потребовал объяснений. Мейдофф заявил, что якобы обладает исключительным даром предвидения: дескать, у него безошибочно срабатывает интуиция и он всегда знает, когда надо выводить активы, а когда, напротив, вкладываться.
«Мы беседовали очень долго, – вспоминал Ламор. – Понимаете, рассказы про пресловутое “чутье” казались мне странными. Так что я пытался надавить на него, думая, будто тут кроется что-то еще. Я заподозрил, что этот тип располагает какими-то сведениями о всемирном финансовом рынке, которыми не владеют другие участники торгов. И решил хорошенько потрясти его. Я спрашивал снова и снова, но это был абсолютно глухой номер».
Ламор честно доложил обо всем своему непосредственному начальнику, Роберту Соллацо, который тоже считал, что дело нечисто: объяснения про «интуицию» показались ему сущей нелепостью. Но их подозрений оказалось недостаточно, чтобы убедить коллег. Так что в тот момент Комиссия склонилась к презумпции правдивости, и мошенническая схема продолжила действовать.
Строго говоря, на Уолл-стрит нашлось немало дельцов, работавших с Мейдоффом, которые подозревали какой-то обман. Несколько инвестиционных банков отказались с ним сотрудничать. И даже риелтор, снимавший для него офис, догадывался, что клиент хитрит. Но никто ничего не предпринял, и никто не понял, что речь идет о величайшем аферисте всех времен. В этом деле все выбрали презумпцию правдивости. Вернее, все, кроме одного человека.
В начале февраля 2009 г., через месяц с небольшим после того как Мейдоффа наконец-то арестовали, на слушания в конгресс был вызван в качестве свидетеля некий Гарри Маркополос. Прежде об этом Маркополосе, финансовом аналитике, проявившем при расследовании аферы с финансовой пирамидой недюжинные задатки частного сыщика, никто даже и не слышал, однако сейчас его выступление транслировали на всю страну. Этот ничем не примечательный с виду человек в плохо сидящем на нем зеленом костюме нервничал, запинался, не скрывал провинциального выговора. Но он поведал общественности просто поразительную историю.
«Я и мои помощники всячески старались убедить Комиссию провести расследование и остановить финансовую пирамиду, посылая раз за разом обоснованные предупреждения начиная с мая 2000 г.», – объявил Маркополос напряженно внимающим конгрессменам. И подробно рассказал, как они сопоставляли таблицы и графики, моделировали алгоритмы, копали в Европе, где Мейдофф получал основную часть доходов. «Мы знали, что предоставили Комиссии достаточно подозрительных деталей и математических выкладок, чтобы правительство могло положить конец деятельности этого афериста еще тогда, когда ущерб от нее составлял менее $7 млрд». Однако Комиссия ничего не предприняла, и Маркополос снова обратился туда в октябре 2001-го. А потом еще трижды: в 2005-м, 2007-м и 2008-м гг. Ни одно из обращений не возымело результата. Медленно читая по бумажке, Маркополос описывал годы разочарования:
«Я буквально на блюдечке преподнес им крупнейшую в истории финансовую пирамиду, но чиновники отчего-то не удосужились надлежащим образом ею заняться: у них нашлись дела поважнее. Если мошенник, укравший $50 млрд, не настолько важен сотрудникам Комиссии, я хотел бы знать, кто устанавливает для них приоритеты».
Гарри Маркополос – единственный из всех, кто подозревал Мейдоффа в обмане, не поддался на презумпцию правдивости. Он увидел истинную сущность незнакомца, понял, кем тот был в действительности. Во время слушаний один конгрессмен спросил Маркополоса, не хочет ли он переехать в Вашингтон и возглавить Комиссию. После грандиознейшего переполоха в финансовой сфере казалось, что всем следовало бы поучиться у Гарри Маркополоса. Презумпция правдивости – это серьезная проблема. Из-за нее шпионы и аферисты орудуют на свободе, чувствуя себя безнаказанными.
Или нет? Тут мы подходим ко второму главному компоненту теории об обмане и презумпции правдивости, разработанной Тимом Левином.
2
Гарри Маркополос – бодрый худощавый мужчина. Он уже не молод, но не выглядит на свои годы. Милый, симпатичный, разговорчивый, хотя и отпускает порой неловкие шутки, после которых повисает пауза. Гарри называет себя маньяком: из тех, что дезинфицируют клавиатуру, садясь за компьютер. На Уолл-стрит таких именуют повелителями цифр. «Для меня истина – в математике», – говорит он. Изучая инвестиционные возможности или деятельность компании, Маркополос предпочитает не встречаться с причастными к делу людьми: не хочет повторить ошибку Невилла Чемберлена.
«Мне лучше видеть и слышать, что они говорят, издалека: я опираюсь на их выступления и финансовые отчеты, а потом анализирую всю эту информацию… Моя задача – докопаться до правды. Я не желаю, чтобы у меня сложилось положительное мнение о человеке, который был со мной любезен, потому что это может только помешать сделать объективное заключение».
Потомок греческих иммигрантов, Маркополос вырос в Эри, штат Пенсильвания. Его семья владела там сетью дешевых закусочных.
«Помню, как мои дядюшки гонялись за посетителями, не заплатившими по счету. Выскакивали следом, хватали, заставляли раскошелиться, – вспоминает он. – Я видел, как мой отец дрался с клиентами, бежал за обманщиками по улице. Я был свидетелем того, как люди воруют столовые приборы. Не серебряные, а самые обычные… Как-то раз один парень, здоровый такой, шарил по чужим тарелкам на стойке, и мой дядя сказал: “Не смей, халявщик!” А тот: “Подумаешь, они все равно не стали есть”. Дядя выскочил из-за стойки, схватил его за бороду, вцепился и не отпускает… Я уж подумал: “Ну все, конец. Сейчас этот верзила как двинет, от дяди мокрого места не останется”. К счастью, вмешались другие посетители, так что все обошлось».
Слушая воспоминания Маркополоса, понимаешь: детские годы в семейном бизнесе научили его в первую очередь тому, как опасен и суров этот мир:
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 84
