Я прихожу в себя, отрывая взгляд от мужчины, и иду в ванную. Мне нужна холодная вода, потом можно горячий душ, но сперва умыться ледяной…
Когда это случилось?
Я начала думать о нем как о мужчине?
Из-за поцелуя и объятий? Того, как он зажал меня у столешницы?
Душ помогает, но через мгновение я вновь проклинаю себя. Я забыла в комнате ночную сорочку, а махрового халата нет, только большие полотенца. Я вновь надеваю блузку с юбкой и возвращаюсь в комнату. Хлопок двери пробуждает Константинова, который видимо все это время вел переписку в телефоне.
Он словно вспоминает, что собирался спать, и идет к кровати. Я тоже подхожу к ней и без предупреждения гашу весь свет. Переношу пальцы на пуговицы блузки, которые застегнула в ванной через одну. Снова распускаю их и слышу, как сбоку шелестит ткань полотенца. Константинов отбрасывает его в сторону, после чего звякает пряжка ремня.
Распускается ширинка.
Я тоже тяну язычок молнии на юбке.
Мы раздеваемся в полной темноте, между нами только двуспальная кровать и легкий аромат флердоранжа от свечей.
Константинов ложится первым, я же набрасываю на тело сорочку и делаю лишний шаг у матраса. Потом все же отбрасываю одеяло и забираюсь под него, успокаивая себя мыслью, что кровать огромная, между нами с легкостью поместится самый крупный парень из охраны.
Хотя не дай бог! Хватит мне чужих мужчин в моей постели.
Одного Константинова хватит. Да и тот не хочет оставаться чужим. Он перестает быть просто боссом. Чистым листом. На нем появляются краски и эмоции, яркие и приглушенные, смелые и осторожные… Чертова химия.
— Константинов? — зову тихо.
Он усмехается, а я только в это мгновение понимаю, что снова выбрала его фамилию, а не имя.
— Я смогу завтра увидеть сестру? У нас утром съемка, но потом же можно найти окошко?
Я слышу, как Константинов поворачивается ко мне.
— Я скажу Герману, он попробует устроить. — отвечает он. — Вы так близки?
— С Германом?
— С сестрой, Света, — слышится короткий смешок с хрипловатым эхом.
— Мы выросли без родителей, привыкли держаться друг друга… Нас бабушка воспитывала, а она старенькой уже была, пришлось быстро взрослеть и учиться командной работе.
— Что случилось с родителями?
— Ты же читал досье.
Я чувствую его взгляд на себе. Даже через черную краску абсолютной темноты.
— Да, читал, — я слышу как легкая щетина царапает подушку, когда Константинов кивает. — Они разбились на трассе М4.
— Какие подробности…
— Почему-то врезалось в память. У меня всегда так с числами, лицо отца не помню, а чисел на три жизни вперед запомнил.
Я тоже читала о Константинове и знаю, что он вырос без отца. Он никогда не искал его и всегда тепло отзывается о матери, которая подняла его на ноги. Кажется, сейчас она живет в Италии… или в Испании. Где тепло, в общем.
— А можно личный вопрос?
Я поворачиваюсь к Константинову, взбивая подушку, и смотрю туда, где угадывается его крепкий силуэт. Глаза привыкают к темноте и им хватает тех легких отголосков света, что крадутся с улицы через шторы.
— Да.
— Что у тебя с Цебоевым? Дело же не только в деньгах?
Он недолго молчит.
— Я совершил ошибку три года назад.
— Какую?
Константинов подвигается и оказывается так близко, что его дыхание согревает воздух, которым я дышу.
— А какую ошибку мужики совершают, выпив лишнего? — он понижает голос и звучит дьявольски порочно. — Я дотронулся до чужой женщины.
— До его?
Он кивает и вдруг дотрагивается до меня. Кладет крепкую ладонь на мою щеку и не отрывает ее, когда я резко выбрасываю руку и сжимаю его запястье, пытаясь остановить.
— Максим…
— Не хочу засыпать, думая о Цебоеве и трассе М4.
Константинов проводит большим пальцем по моей коже, обжигая, и почти касается губ.
— Ты очень красивая, Света.
— Особенно в темноте?
— Особенно в постели.
Я прикусываю его палец, самый краешек, не сильно, но ощутимо. Константинов шипит от выдуманной боли, забавляясь, но намек понимает. Убирает руку и свои фирменные фразочки, на которых стоит копирайт самого дьявола.
— Спи, — говорю ему строго. — Нам нужно выспаться перед интервью, а не глупостями заниматься.
Я не даю ему времени ответить, отворачиваюсь и приказываю себе заснуть. Выходит не так быстро, как хотелось бы, но я все-таки проваливаюсь в сладкий сон. Утром же меня ждет настоящий подарок — Константинова нет не только в кровати, но вообще в спальне. Уже оделся, умылся и ушел.
Я тоже собираюсь и выхожу в гостиную. Меня встречает высоченный охранник, который развалился на брошенном посреди коридора Честере.
— Доброе утро, — бросает он хмуро и встает на ноги. — Машина уже ждет.
— А где твой босс?
— Уехал, — охранник пожимает плечами, показывая, что больше ему знать не положено. — Сейчас Герман должен приехать, — он бросает взгляд на наручные часы. — Наверное, уже внизу.
Я киваю, и мы вместе спускаемся на первый этаж. Стук моих каблуков расходится по начищенному до блеска вестибюлю, а впереди ждут еще двое охранников. Они придерживают двери и осматриваются по сторонам, словно ждут штурма с минуту на минуту. Константинов определенно усилил охрану.
Я ныряю под большой черный зонт, который защищает не от дождя, а от объективов камер, и иду к машине. В салоне внедорожника ждет Герман, молодой мужчина приветствует вежливым кивком и протягивает мне стаканчик с кофе.
— Латте с миндальным молоком, — сообщает он буднично и переносит внимание на планшет. — Мы идем по графику. С учетом пробок через два часа будем в телецентре, я распечатал все материалы, чтобы вы могли повторить.
Герман кладет папку на выступ между нашими креслами.
— Максиму Викторовичу пришлось ехать в офис, но он должен успеть. В крайнем случае, сдвинем время съемки. Я уже предупредил телевизионщиков.
Я слушаю Германа и с интересом считаю черные внедорожники вокруг. Получился королевский кортеж — наша машина и еще четыре для сопровождения. Или даже пять?
— Первый блок Максим Викторович отработает один, они будут говорить о его бизнесе и благотворительных программах, — продолжает Герман. — Вас пригласят в студию позже.
— Любовную историю оставят на десерт?
— Конечно. Иначе никто не будет терпеть разговоры о бирже.
Герман молчит весь остаток дороги, давая мне время подготовиться. Я повторяю строчки легенды, которую знаю наизусть, и начинаю нервничать. Ведь эти строчки надо будет повторить перед камерой и сделать это легко и непринужденно, чтобы не подставить Константинова.
