Книга Сердце Зверя - Евдокия Гуляева

Ушел…

Смотрела на спину уходящего любимого мужчины, но не могла, нет, все не так… не знала, как подобрать слова, чтобы остановить его.

Я надеялась, что, после всего произошедшего между нами, он останется, молча, очередной раз, проявив характер настоит на своем, и мне не придется, переступая через себя, просить об этом.

Винить его во всем было легко, так же, как просто было бросать ему в лицо обидными фразами. Но вот остановить, глядя на удаляющуюся спину, оказалось крайне трудно…

Слова комом застряли в горле, распирая его, раздирая, но так и не находя выхода, оставаясь там, были мной проглочены, горечью стекая вниз, по гортани, царапая внутренности. Открывала и закрывала рот, в надежде подобрать нужное, которое пропустит сука-гордость, но, как видимо, кидаться колкими словами оказалось легче, чем выдавить одно, самое необходимое сейчас…

Видела, как тихо прикрывает за собой дверь моей спальни, снова оставляя меня одну, сгорать от душившей меня глупой обиде, но понимала, что не позову…

И ненавидела себя за это!

Мне так хотелось сделать ему больно, чтобы он почувствовал хотя бы частичку того, что пропустила через себя я, ожидая от него помощи. Как меня выворачивало от невыносимых страданий и внутренних переживаний, как колола прямо в сердце призрачная надежда, как меня резало живьем от напряжения, каждую минуту его промедления.

Я не хотела понимать, что он не всесилен, что сделал все возможное, а лишь взращивала в себе все степени глупой обиды, прекрасно видя стадии его раздражения, но не желая замечать их.

Терпел…

Молчал…

Проглатывая все мои выпады, с бесконечной ненавистью к себе, которую я безошибочно угадывала в глубине его глаз…

Но моя сумасшедшая одержимость причинить ему боль не проходила… до этого вечера.

Два дня он оставлял меня одну, молча, без единого протеста, но я даже не замечала этого, подогретая своим желанием отыграться на нем. И, только сейчас, увидев перед собой закрытую дверь, я поняла, что он, с легкостью, уйдет и из моей жизни. Вот так же, тихо, молча, не глядя на меня, а я не смогу подобрать нужных слов, чтобы вернуть его.

Пряталась от него, отгораживалась, закрывалась, только потому, что боялась увидеть жалость в родных голубых глазах… не хотела, чтобы он смотрел на мое изможденное, сплошь покрытое ссадинами тело, страшась заметить там отвращение, которое погубит меня окончательно.

Как же я ошибалась! В них полыхало только яркое пламя желания, дикое возбуждение, столько самых разнообразных, живых, вкусных эмоций, абсолютно далеких от придуманных мной! Они были полны чувств!

Все это передалось и мне, отогревая обиженное сердце, вновь заражая тягой, интересом, потребностью быть с ним.

Сев на кровати, протянула руку к оставленной Сашей открытой бутылочки с маслом. Капнув на свои ладони, прикоснулась к стянутой коже на коленях, пропитывая сухие корки тяжело заживающих ран, и вздохнула, вспоминая слаженные движения его рук по моему телу.

Я так нуждалась в нем!

Ведомая своими эмоциями, встала, накинув на себя найденную на полу футболку и подойдя к двери, тихонько приоткрыла ее, вглядываясь в полумрак незнакомого коридора… сначала, даже не обратив внимания на вытянутые, перекрывающие проход, явно мужские ноги…

Подняла взгляд и опешила…

Саша…

Спал, сидя на полу, прислонившись к противоположной стене.

Только сейчас, пристально вглядевшись, увидела, как сильно он похудел, заметила нехарактерную для него трехдневную щетину на впалых щеках, темные круги под глазами, выдававшие его безграничную усталость, напряженные, даже во сне, руки, скрещенные на груди… Почему я не замечала его изнуренного состояния раньше?!

И, до отвращения, неприятный ответ маячил на поверхности:

«Потому, что не хотела видеть, эгоистично подгоняемая лишь своей болью!»

Смотрю на всю неидеальность моего, идеального ранее, мужчины и, только сейчас, понимаю его… И в моих глазах нет ни капли жалости, только восхищение им!

Я вижу его в пижамных брюках, обтягивающих шикарные, мускулистые ноги, домашней футболке, облепившей бицепсы, словно вторая кожа, точеную линию скул, лишь подчеркнутую его небритостью… Приоткрытые губы – мягкие, полные, по которым я до безумия соскучилась, ресницы, веером прикрывающие дорогие сердцу глаза… голубые или черные – какая, к черту, разница! Я люблю их в любом цвете!

Какой же он красивый!

Да, на нем нет ран, видимых глазу, но только теперь я замечаю, что этот месяц оставил и на нем незаживающие следы, только они глубоко внутри, не снаружи, и от этого, к ним еще сложнее подобраться, труднее залечить. Пропитанная до краев своей обидой, не заметила, как травила его своей надуманной ненавистью.

От осознания этого, из горла вырывается, едва слышный, разочарованный полустон…

И Саша резко открывает глаза, обеспокоенно вглядываясь в мое лицо, осматривая меня с ног до головы, ощупывая взглядом, не понимая причину моего появления здесь.

– Маленькая… – мгновенно вскакивает на ноги, протягивает руку, но, тут же, отдергивая ее, прячет за спину, боясь увидеть неприязнь в моих глазах. – У тебя что-то болит? Ты только скажи мне! Давай врача позовем? Ты мне скажи, где болит?

А я стою и улыбаюсь, потому что снова не нахожу слов, как уютным коконом, окутанная его беспокойством.

– Замерзла, – шепчу я, – так сильно мерзну… без тебя!