— Ушел, но не забыт, — промолвил Джон Сэмпсон.
Ушел, но не забыл — все оказалось слишком хорошо знакомым: выметенный в коридор мусор, невыносимая и неистребимая вонь от гниющих где-то объедков и мочи. Прошло уже больше года, но в некоторых местах ничто не меняется.
Нам сказали, что тело находится на верхнем, третьем, этаже. Мы стали подниматься по лестнице.
— Чертова свалка! — пробормотал Джон.
— Да уж. Не думай, я все помню.
— Хорошо еще, что не придется спускаться в подвал. Так каким ветром тебя сюда занесло?
— Просто соскучился. Не с кем поболтать. Никто не называет меня Сахарком.
— Вот, значит, как. Выходит, у вас там кличками не пользуются? Так почему ты все-таки здесь, Сахарок?
Мы уже поднялись на третий этаж. Тут и там мелькали люди в форме вашингтонской полиции. Прямо-таки дежа-вю. Я натянул перчатки из латекса, то же сделал Сэмпсон. Все как раньше. К сожалению, воспоминания всколыхнули не только хорошее.
Мы остановились у второй двери с правой стороны коридора, пропуская молодого чернокожего патрульного. Парень буквально выбежал из комнаты, прижимая ко рту белый носовой платок, и помчался вниз. Все как раньше.
— Надеюсь, хоть там не наследил, — проворчал Сэмпсон. — С этими сопляками хлопот не оберешься.
Мы вошли.
— Вот черт! — вырвалось у меня.
В «убойном» отделе можно прослужить сколь угодно долго, но к таким сценам все равно не привыкнешь, а детали, ощущения, запахи остаются навсегда.
— Сначала он позвонил нам, — сказал я Сэмпсону. — Вот почему я здесь.
— Кто он?
— Угадай.
Мы подошли ближе к лежащему на голом деревянном полу телу. Молодой женщине не было, наверное, и двадцати. Хрупкая, невысокого роста, довольно симпатичная. Из одежды ничего, кроме повисшей на пальце левой ноги туфли. На правой лодыжке болтается золотая цепочка. Руки заведены за спину и стянуты каким-то шнуром. Во рту черный пластиковый мешок.
Такое я уже видел. Точно такое. И Сэмпсон тоже.
— Проститутка, — вздохнул Джон. — Патрульные видели ее возле Южного Капитолия. Лет восемнадцать или девятнадцать, а то и меньше. Итак, кто он?
Груди у девушки были как будто срезаны, лицо — изуродовано. Я попытался вспомнить перечень признаков поведенческих отклонений: экспрессивная агрессия (есть), садизм (есть), сексуализация (есть), преступное планирование (есть). Есть, есть, есть.
— Это Шейфер, Джон. Ласка. Он вернулся в Вашингтон. Но не это самое плохое. Есть и кое-что похуже.
Глава 40
Закончив дела в доме на Нью-Джерси-авеню, мы с Сэмпсоном отправились в один знакомый ночной бар. Официально мы были не на работе, но я все же повесил на ремень бипер. Джон сделал то же самое.
Забегаловка оказалась почти пустой, только в углу о чем-то негромко толковали двое мужчин, так что нам никто не мешал. Впрочем, обстановка не имела значения. Достаточно того, что я был с Джоном. Мне хотелось поговорить с ним. Мне было просто необходимо поговорить с ним.
— Уверен, что это Шейфер? — спросил Сэмпсон, когда нам принесли пиво и тарелочку с орешками.
Я рассказал ему о пленке с записью взрыва, уничтожившего Санрайз-Вэлли, хотя умолчал о других угрозах и о требовании выкупа. Плохо, когда приходится скрывать что-то от друга. Я никогда не лгал Джону, а сейчас чувствовал себя лжецом.
— Никаких сомнений. Он.
— Его только не хватало. Чертов Ласка. Как думаешь, зачем он вернулся в Вашингтон? В последний раз его едва не взяли.
— Может, как раз поэтому. Ему ведь нужны острые ощущения, опасность, риск.
— Да, а может, он просто соскучился по нам. Только теперь я не промахнусь. Всажу точно между глаз.
Я отпил пива.
— Ты разве не должен быть дома, с Билли?
— Сегодня у меня рабочая ночь. С Билли по этому поводу никаких проблем. К тому же у нас сейчас гостит ее сестра. Они обе уже спят.
— И как оно? Семейная жизнь? С ее сестрой в доме?
— Трина мне нравится, так что все в порядке. Знаешь, я и сам думал, что к некоторым вещам никогда не привыкну, а получилось, что с ними-то как раз никаких проблем. Я счастлив. Может быть, впервые в жизни. Просто на седьмом небе. Вот так-то, дружище.
Я усмехнулся:
— Выходит, любовь действительно такая великая сила?
— Ну. Тебе бы и самому не мешало попробовать.
— Я готов.
— Думаешь? Ты и вправду готов?
— Послушай, Джон, мне надо с тобой поговорить.
— Я уже так и понял. Тот взрыв в Неваде, потом убийство Томаса Уэйра. Теперь возвращение Шейфера. — Сэмпсон посмотрел мне в глаза. — Давай, в чем дело?
— Информация строго конфиденциальная, Джон. Вашингтону предъявили требования и пригрозили большими неприятностями. Все очень серьезно. Мы предупреждены о новом нападении, если не выплатим крупный выкуп.
— А заплатить, само собой, нельзя. Соединенные Штаты не ведут переговоров с террористами.
— Не знаю. И никто ничего не знает. Кроме, может быть, президента. В общем, теперь тебе известно столько же, сколько и мне.
— И вести себя я должен соответственно.
— Ты все правильно понял. Только ничего и никому. Ни слова. Даже Билли.
Сэмпсон пожал мне руку.
— Я понял. Спасибо.
Глава 41
Я возвращался домой, то коря себя за излишнюю откровенность с Сэмпсоном, то оправдываясь тем, что иначе поступить не мог. В глубине души я знал — да, не мог: Джон часть моей семьи, вот и все, других объяснений не требовалось. Хотя, может быть, сказалась и усталость — ведь мы уже несколько дней работали по восемнадцать-двадцать часов в сутки. Или виноват стресс. Конечно, там, в верхах, идет тщательная проработка всех вариантов, но никто из тех, с кем я разговаривал, не знал ничего о реакции на требование выкупа. Нервы у всех, включая меня, были натянуты до предела. Отведенный нам срок уже уменьшился на двенадцать часов.
И все же гораздо сильнее мучили другие вопросы. Кто убил и изувечил молодую женщину на Нью-Джерси-авеню? Шейфер? Я почти не сомневался в этом, и Джон Сэмпсон тоже. Но зачем ему совершать такое грязное убийство именно сейчас? Зачем так рисковать? И почему тело убитой женщины обнаружено всего в двух милях от моего дома? Случайность?
Было уже поздно, и я бы с удовольствием подумал о чем-то другом, более приятном, да только мысли снова и снова возвращались на привычную колею. Я гнал «порше» по пустынным улицам, не снижая скорости, чтобы сосредоточиться на дороге и не отвлекаться. Получалось не очень хорошо.