«А вот перед нами последний Король Илсига, преследуемый Великим Атараксисом…» Шурша алым шелком, Великий визирь»
Корицидиус подошел к горевшей красками на стене фреске и отвесил поклон принцу и его спутникам. Прочие гости, приглашенные на прием, расположились поодаль почтительным полукругом на шахматном мраморе пола.
Намеренно держась в нескольких шагах позади всех, живописец Дало рассматривал картину, сощурив глаза и размышляя о том, стоило ли ему так ярко изображать небо. Что подумают они, эти великие лорды из Рэнке, направленные в Санктуарий императором, дабы оценить готовность города к войне?
Явно довольный принц Кадакитис подошел ближе к изображению предка на фреске. Корицидиус орлиным взором вперился в Дало. Роскошные одеяния только подчеркивали бледность кожи визиря.
Ему не следует носить этот цвет, размышлял Лало, подавив желание спрятаться за одной из позолоченных колонн. Всякая встреча с Корицидиусом оставляла у художника неприятный осадок, по этой причине он едва не отказался навести глянец на Присутственный Зал. Однако, как бы ни пошатнулся авторитет визиря в столице, в Санктуарий он был вторым после принца-губернатора (хотя некоторые считали, что его влияние даже значительнее).
— Удивительно, какая свежесть линий, какая оригинальность! — Один из имперских комиссионеров наклонился рассмотреть работу кисти, в энтузиазме тряся щеками.
— Мой лорд Раксимандр, благодарю вас. Позвольте мне представить вам художника! Мастер Лало, коренной житель Санктуария…
Лало спрятал за спину перепачканные краской руки, когда присутствующие уставились на него, словно на экспонат из зверинца Мейна. И так было очевидно, что он жил в Санктуарий: зубчатые здания, мимо которых бежал изображенный на полотне Король, явно напоминали Лабиринт.
Умащенный лепестками роз, лучась добродушием, лорд Раксимандр повернулся к Лало.
— Такой талант, а живете здесь! Вы словно жемчужина на Шее блудницы!
Лало воззрился на лорда и понял, что над ним не смеются.
Ни принц, ни визирь никогда не бывали к западу от Парадных Врат, а Лабиринт никак не мог попасть в число достопримечательностей, подлежащих осмотру комиссионерами. Выдавив улыбку, Лало с жалостью соотнес этих хлыщей с его старыми Друзьями из «Распутного единорога». Уличные коты, забавляющиеся с ручной птичкой некой дамы, никак не иначе.
Теперь и другие комиссионеры принялись разглядывать картину: генерал, верховный жрец Арбалест, интендант Зандерей и некий ничем не прославившийся родственник императора. Прислушавшись к комментариям по поводу наивного очарования и примитивной торжественности картины, Дало вздохнул.
— И правда, — раздался рядом тихий голос, — какого признания вы ждете в этом городе воров? В Рэнке они знали бы, как отблагодарить вас…
Услышав свои мысли, произнесенные вслух, Лало едва не подпрыгнул. Обернувшись, он увидел невысокого человека с седеющими волосами и смуглой кожей, одетого в сизо-серый шелк. Зандерей.., подсказала ему память, и на мгновение Лало показалось, что он увидел некое понимание в глазах комиссионера. Видение исчезло, а когда Лало открыл рот, намереваясь заговорить, Зандерей уже отвернулся.
Незаметная посредственность, подумал о нем Лало, когда принц представлял комиссионеров присутствующим. Сейчас Зандерей стал незаметным еще раз. Лало встрепенулся, пытаясь понять его.
Молодой евнух, чересчур преисполненный важности, в новом парадном одеянии лилового цвета подвез тележку с оловянными кубками. Пролетел слух, что вино доставлено из Каронны, охлажденное снегом, упакованным в опилки еще в северных горах, право на владение которыми ныне так яростно оспаривалось. Комиссионеры взяли по бокалу, и Корицидиус знаком велел рабу двигаться дальше.
Лало, уже успевший почти полностью осушить кубок, проводил раба долгим взглядом, но так и не набрался смелости позвать его снова. Из меня получилась бы хорошая модель трусливого илсигского короля, горько подумал художник. Слишком многие здесь помнят, как я допивался до чертиков и Джилла обстирывала жен торговцев. Я боюсь, что они будут смеяться надо мной.
Но ведь это он разрисовал стены храма рэнканских богов, он украсил зал, и сам принц высказал ему благодарность. Чего еще ему не хватает? Когда-то я мечтал рисовать души людей, думал Лало. Чего я желаю сейчас?
Атмосфера зала наполнилась вежливыми разговорами. Богатые торговцы из Санктуария делали вид, что знакомы с положением дел, жители Рэнке делали вид, что прием им нравится, а принц со своей свитой скованно принимал знаки признания империи, размышляя, идет ли ему это на пользу. Особняком держался Корицидиус. Ходила молва, что визирь не остановится ни перед чем, лишь бы провести остаток жизни в столице.
Лало едва не закашлялся от резкого запаха благовоний и повернулся к сияющему лорду Раксимандру.
— Почему бы вам не поехать со мной в столицу? — возбужденно заговорил лорд. — Какой талант! Моя жена была бы очень польщена.
Лало улыбнулся в ответ, представив себе мраморные колонны и порфировые порталы, затмевающие великолепием зал принца-губернатора Санктуария. Захочет ли Джилла жить во дворце?
— Только зачем терять те несколько недель, которые мне придется провести здесь?..
Слушая лорда Раксимандра, Лало почувствовал, как по коже пробежал холодок:
— Нарисуйте мой портрет. Прямо здесь, во дворце. Явите ваше искусство.
Не дождавшись, пока Раксимандр закончит, Лало покачал головой.
— Кто-то ввел вас в заблуждение — я никогда не рисую портретов!
Привлеченные разговором, к фреске вновь потянулись люди. На лице Зандерея играла слабая улыбка.
Корицидиус показал костлявым пальцем на полотно.
— Кто же тогда служил натурщиками для вашей картины?
Словно чуткая лошадь, Лало дернулся, пытаясь найти ответ, который не отпугнет их… Только не выдать правду, что заклинание чародея обязало его рисовать подлинную натуру людей — их души. После ряда ужасных попыток рисовать богатеев Санктуария Лало научился выбирать модели среди бедняков, не испорченных душевно.
— Мой господин, это воображение, — честно сказал Лало, поскольку образ бегущего Короля был навеян воспоминаниями детства, когда сам Лало мальчишкой бежал через Лабиринт, спасаясь от хулиганов. Он не сказал им, что цербер Квач позировал для фигуры императора Рэнке.
В этот момент к ним подошел один из пажей-евнухов, и Корицидиус склонил голову, чтобы выслушать сообщение. С облегчением освободившись от его проницательного взгляда, Лало со вздохом отошел назад.
— Вы слишком чувствительны, господин художник, — тихо заметил Зандерей. — Вам следует научиться принимать то, что приносит день. В наши времена принципы — расточительная роскошь.
— Вы тоже хотите портрет? — с горечью спросил Лало.
