Раздев Алекса, измерила температуру, которая оказалась критически высокой, отчего моё сердце, которое и так было не на месте, ещё быстрее забилось, предчувствую надвигающую беду. Тут же дала жаропонижающее, укутав в тепло, чтобы малыш пропотел. Сходила в ванную, вернувшись, аккуратно устроилась рядом с сынишкой.
Моему мальчику не становилось лучше. Быстро взяв телефон, набрала Бальзу и сказала, что нам срочно нужно в больницу. Материнским чутьём чувствовала, что медлить нельзя, и чем скорее мы попадём в больницу, тем лучше. Огневых не стала беспокоить. Завтра с утра позвоню им.
Андерссон приехал быстро. Пока аккуратно собирала мальчика, в некоторых местах на ручках заметила синяки, которых не было ещё днём. Ноги подкашивались от тревоги, в глазах мутнело. Мужчина помог перенести сына в машину. Всю дорогу до клиники держал меня крепко за руку, повторяя, что всё будет хорошо, но я почему-то не чувствовала, что всё будет так, как он говорил.
В госпиталь прибыли быстро. Бальз по дороге какому-то своему знакомому позвонил, и нас уже ждали. Как только приехали, Сашку увезли на обследование.
В груди чувствовала, как сильно печёт, раздирая всю меня от переживаний. Чувствовала, как по щекам текут непрошеные слёзы. Я буквально падала. Утыкалась в сильное плечо мужчины и тихо всхлипывала. Если с моим мальчиком что-то случится, не знаю, как я буду жить.
Меня крепко сжимали, гладили по голове, успокаивали, а я была где-то там далеко.
Когда вышел доктор, на мне не было лица.
— Мальчика мы оставим под наблюдением. Сделали все необходимые анализы. Через пару дней узнаем, что с ним. Сейчас малыш спит, и вам следует поехать домой, — сказал знакомый коллеги, но я отказалась, желая быть рядом с сыном.
Через три дня земля ушла из-под ног. Диагноз «лейкемия» заставил моё сердце остановиться.
Глава 13
Тея
Меня бьёт крупная дрожь, так что даже руки трясутся. Чувствую, как у меня начинается паника и истерика, которая накрывает меня как лавина. Сжимаю пальцами с силой колени, чтобы как можно больнее сделать себе, думая, что всё это сон, и вот сейчас проснусь, и у нас с Сашкой всё будет хорошо. Так сильно сжимаю, что ногти впиваются в кожу, чувствую лёгкую боль даже через джинсовую ткань, но я не просыпаюсь, всё так же находясь в этом кошмаре, в каком-то дурмане. Сердце уходит в пятки, а по щекам безмолвно текут тонкой струйкой слёзы, превращаясь в жгучий поток, что опаляет кожу на лице. В этот момент хочется кричать, бить стены, сделать хоть что-нибудь, чтобы разбить ту реальность, что окутала моего малыша этой болью.
Хочется лечь там вместо него, только бы мой проказник, мой сильный мужчина был здоров.
Губы что-то шепчут, проклиная всё и всех, а в первую очередь Бога, что дал нам всем такие испытания, моему ребёнку, который только-только начал жить, смеяться, познавать этот мир. Почему всё так несправедливо? За что?
Кричу в голос. Разрывая связки.
Чувствую, как сильные руки обхватывают меня, сдерживая, и я просто падаю безвольной птицей в чьи-то объятия. Они тёплые, нежные, но это ни капельки не успокаивает. У меня начинается истерика: кричу до хрипоты, комкаю пальцами ткань рубашки, задыхаюсь, хватая ртом воздух.
— Тише, тише, малышка, — слышу на ухо нежный голос Бальза, который старается успокоить меня, но я ещё сильнее срываюсь. — Тея, девочка моя… — чувствую, как ему больно точно так же, как и мне.
— Дайте ей успокоительное, — слышу ещё один голос, и меня осторожно отодвигают от мужчины, но я цепляюсь сильнее в свой спасательный круг, не желая ни на миллиметр от него отодвигаться, только он сейчас способен удержать меня на плаву.
— Тея, тебе нужно успокоиться, — нежно, осторожно. — Давай, выпей успокоительное, хорошая, милая моя, — Андерссон подставляет к моим губам стакан с какой-то жидкостью, но из-за слёз, что застилают мои глаза, не могу ничего разобрать. Всё плывёт. Я качаю головой, стараясь отпихнуть от себя непонятно пахнущее вещество как можно дальше, но партнёр давит на меня. — Давай, Тея, хватит упрямиться. Ты должна это выпить!
Хватаю двумя руками стакан, подношу его к губам и маленькими глотками пью. Ощущаю во рту ужасный, неприятный вкус, отчего морщусь, но продолжаю пить, понимаю, что сейчас мне это нужно.
Допив до конца успокоительное, отдаю стакан в чужие руки, пытаюсь посмотреть на мужчину напротив, но всё плывёт, не давая рассмотреть чёткий силуэт Бальза. Все те дни мужчина постоянно был со мной рядом, не отходя от меня почти ни на минуту. Лишь на короткий промежуток времени, когда он нужен был на работе, отлучался.
На следующий день, когда Сашу положили в больницу, я позвонила Рыжику с Матвеем, всё рассказала друзьям. Они тут же примчались и были со мной рядом. Если бы не все они, не знаю, что бы со мной было. Я почти не спала все эти дни, не ела, потому как кусок в горло не лез, стоило только подумать, что мой мальчик от меня далеко и страдает там один. Но к нему меня не пускали, потому как организм Алекса был истощён, и ему нужен был отдых.
Тихо всхлипывала, свернувшись в клубок у себя в комнате на кровати, пока мои друзья о чём-то разговаривали. Периодически заходила Ада, проверяя меня, но я притворялась спящей, а как только за ней закрывалась дверь — открывала глаза и смотрела в потолок.
Из горьких воспоминаний меня вырывают сильные руки, которые осторожно поднимают меня и куда-то несут. Вцепляюсь в рубашку мужчины, утыкаясь в шею.
— Всё будет хорошо, Тея, — тихо шепчет голос. — Я сделаю всё возможное и невозможное, чтобы помочь Сашке. Верь мне, — не могу ничего сказать, только киваю, ещё ближе прижимаясь к сильному телу Бальза. — Мы сдадим все нужные анализы, чтобы помочь малышу. Тебя тоже необходимо обследовать, чтобы вычислить, сможешь ли ты стать донором в случае чего, — киваю головой, соглашаясь на всё, чтобы только помочь своему малышу. Даже если придётся отдать свою жизнь.
Сейчас я как никогда понимаю Аду, которая пять лет назад готова была пожертвовать собой, только бы спасти своё дитя. Я как мать должна защитить своего малыша, сделать его жизнь беззаботной, счастливой. Я должна сделать всё возможное и невозможное. И я это сделаю.
________________________
Тея
— Тея, — зовёт меня нежный голос. Лёгкое касание к моей макушке, и я вместо того, чтобы проснуться, наоборот, ещё больше зарываюсь в руки, чтобы никого не слышать и не видеть.
На душе тоскливо и плохо, что хочется разодрать себе кожу ногтями, чтобы это щемящее чувство не саднило. В голове крутится одно лишь имя — Саша. Мой милый, любимый мальчик. Как же хочется прижать тебя к своей груди, сказать, что все хорошо, и мама с тобой рядом и никому никогда в обиду не даст. Я перегрызу всем глотки, но тебя в обиду не дам.
— Тея, — вновь меня зовут. — Тебе нужно покушать. Ты совсем не ела, — и тут она права — я похожа на бледную смерть.
