Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 75
Пришлось замолчать. Та самая хлопотунья, что прятала недавно зеркала, теперь принесла и поставила на кухонный стол фотографию в рамке. Школьная. Оля с бантами и в белой блузке смотрела бесхитростно и прямо. Улыбалась. Север подумал, что точно такой же она будет на надгробии. Две белые руки пристроили рядом с фотографией мягкую игрушку – небольшого, с ладонь величиной не то мышонка, не то мишку ярко-розового цвета, следом появился стакан воды, прикрытый ломтем ржаного хлеба. Глаза женщины были сухи. «Как хорошо, – подумал Север, – как хорошо, когда есть кто-то, готовый сделать все это за тебя…»
Айфон уже лежал в ладони, хоть Север и не собирался снимать. Несколько беззвучных кадров: уголок рамки, стакан, кисть руки и затылок пьяного мужчины.
– Ты тогда, ну, помнишь, говорил про… изнанку города.
– Пожалуйста, не надо.
Голос Влада – нет, уже Владика, – дал петуха. Сам он втянул голову в плечи и будто съежился, уменьшился в размерах до себя прежнего.
– Что ты там видел?
– Нет. Не скажу. Мне пора.
Влад вскочил, ломанулся в прихожую, торопливо обулся. Вспомнил, похоже, что так и не повидал Катю, потопал туда, откуда неслись причитания – его внезапно стало слишком много. И Север отчего-то отправился следом – оставаться в чужой кухне наедине с пьяно похрапывающим отцом Оли под ее неморгающим взглядом со снимка не хотелось. Кадры, кадры, кадры. Владик потоптался в дверях, бормоча соболезнования. Север стоял у него за спиной, подхваченный внезапной эйфорией. Чужая боль снова и снова отпечатывалась на экранчике его смартфона. Он не сразу заметил, что стало тише – хор плачущих лишился самого безутешного голоса. Катя Руденко смотрела на него глазами-щелочками и беззвучно шевелила губами: «Ты. Ты».
На ее скуле чернел синяк, который она не пыталась скрыть, синие волосы с отросшими седыми корнями, казалось, вообще не принадлежали голове. И жизни в ней не было, в отличие от полнотелой подруги, что сидела рядом и сморкалась в салфетку, – та даже в горе выглядела укорененной в землю: такая все втащит, встанет и пойдет раздавать свою беду ломтями соседям и коллегам по работе. Разделит, выплачет, выговорит – и легче. А Катя эта… Не сделала бы с собой чего.
– Ты! – уже в полный голос повторила она и оказалась перед ним настолько стремительно, что Север запоздало испугался – сейчас безутешная мать выцарапает ему глаза.
Но она повисла у него на шее – невесомая, пахнущая какой-то детской кислятиной; он растерялся, не знал, куда девать руки, зачем-то разблокировал телефон и посмотрел на часы… а она что-то быстро спрятала в его карман. В задний карман джинсов, ошибиться было невозможно. И отпустила, оттолкнула – иди, видеть тебя не могу. Иди.
Влад курил на лестничной клетке. Наградив Севера сумрачным взглядом исподлобья, он раздавил окурок в жестяной банке из-под зеленого горошка, плюнул туда и сказал, как плюнул:
– Мертвые все. И туман. Ничего в конце тоннеля не светит. Мертвяки – и туман. Вот помрем – и тоже туда. Я все эти годы про нее думаю. Не могу жить здесь, потому что знаю, что в конце – изнанка. Никакого смысла. Думал в монастырь, и тоже – зачем, если в Бога не верю? На работе хотя бы забываю. А иногда кажется – прямо сейчас бы ушел. Чтобы сразу. И всё.
А вот Северьян не говорил. Знал про изнанку, но ни словом на все мысленные вопросы Севера о ней не обмолвился. Может, существовал специальный закон, запрещавший вторым душам болтовню с первыми? Может, первые вены себе повскрывали бы, если б узнали правду о загробном мире? Не потому, что туда спешили, а от неизбежности туда попасть.
– Ты все там же, на Черниговской?
Север кивнул. Странно, что Влад знал его адрес. Может, родители сказали тогда еще, после лагеря. Некоторое время он жил у бабушки, потому что оттуда удобней было добираться до бассейна. Собирались навестить и передумали? С одной стороны, спаситель, с другой – живое напоминание о том, что забыть бы, да поскорее. Дружбы после такого не получается. Не о чем дружить.
– Бывай, Арсеньев, – словно подумав о том же самом, попрощался Влад.
Север не стал его останавливать. Бумажка в заднем кармане джинсов обжигала его сквозь ткань. Как только лифт отчалил, он достал, наконец, то, что заставило Катю Руденко обнимать виновника смерти ее дочери.
Это была линованная страница, неровно вырванная из школьной тетрадки. Огромные каракули, слишком неряшливые для девятилетнего ребенка, – Влад называл это «расстройство моторики» – складывались в слова:
Мама это для тебя
С. не вин-т
пусь найдет куд-ку
Внизу распласталось сердце, пронзенное жирной стрелой.
Он простоял, наверное, прилично: за спиной хлопнула дверь. Кто-то вышел, звякнула связка ключей, щелкнул замок. Тишина подъезда взорвалась писклявым лаем – только тогда Север и нажал кнопку вызова лифта. Вспомнил, что должен идти. Вместе с ним в кабину вошла вездесущая соседка Руденко, уже с собакой. Собака была в точности как та, что у Нонны Карленовны – померанский шпиц. Разве что не такая бодрая.
– Как его зовут?
– Её. Каллиопа, прости господи. Клепка. – И поджала губы, будто недовольная его интересом. Впрочем, молчания в ней хватило этажа на два, не больше: – Не моя она. Олечкина.
Подождала чего-то – а́хов ли, о́хов, но Север нынче был далеко от прозорливости. Пришлось самой – с оглядкой и пришептыванием, словно кроме них и Каллиопы стоял здесь кто-то еще:
– Ну Олина же! Дурная собака – все грызет, ямы роет, по ночам вой…
Не зная, как еще выразить сожаление, Север наклонился и почесал печальную Клепку за ухом. И сказал быстрее, чем успел подумать:
– А отдайте ее мне.
Поводок шустро переместился в его ладонь. Лифт дернулся, останавливаясь.
– Забирай, – махнула соседка. – У меня и так морская свинка, да еще дети бездомного кота подобрали. Скажу, сбежала. Только обратно не притаскивай, лучше продай.
– Не продам, – сказал Север, не веря своему счастью, однако все оказалось взаправду – и собака, которую он тут же подхватил на руки, и закрывшиеся двери лифта, и снова собака – вот же она, вот! – Спасибо…
Асфальт перед домом ярко блестел от луж, оставленных поливальной машиной. Из них жадно пили голуби. Вода испарялась на глазах, становилось еще более душно.
– Клепка, – распробовал он и повторил: – Клепка!
Собака завертелась, давая понять, что пора бы отпустить ее на свободу. К остановке шли вместе – Север выбрал более долгий, но тенистый маршрут. Грызет, значит, и воет… Он был готов позволить ей все на свете. Осталось убедить в этом Вику.
«Мама, это для тебя».
Он тряхнул головой, прогоняя из нее звук детского голоса. Нужно будет что-то купить. Корм, миски собачьи, может, игрушки… Но сначала – посоветоваться с Викой. Хоть в чем-то посоветоваться с Викой.
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 75
