Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 62
Кое-какую пользу из первого рейда по Вестербро Рикке извлекла. Прежде всего, она поняла, что одеваться надо как можно проще и что пара пятен на джинсах или сломанный язычок молнии на куртке придутся только кстати. А еще решила, что неплохо будет иметь при себе что-нибудь увесистое, чем можно отбиваться. Проклятые датские законы требуют специального разрешения почти на все средства самообороны, но про медные пестики от ступок в них, кажется, ничего не сказано, а пестиком можно так припечатать, что мало не покажется.
Но больше всего Рикке полагалась на свой ум. И немного на советы Хенрика, как человека сведущего и разделяющего ее взгляды. Хенрик звонил Рикке в воскресенье, интересовался, занят ли у нее вечер, явно хотел встретиться, но Рикке уже решила по новой наведаться в Вестербро, в более простецком виде и без спутников, поэтому попросила перенести встречу на вечер пятницы. Подумала при этом, что пятничные посиделки с Хенриком, кажется, становятся традицией. Хенрик не возражал, сказал только, что в следующее воскресенье он на неделю уедет в Лондон и очень надеется видеть Рикке до отъезда.
Хенрик нравился Рикке все больше и больше. Тем, что интересовался делами Рикке не для проформы, а искренне, тем, что не настаивал, а только надеялся и вообще нравился, потому что нравился. Потому что с ним было легко. Аура взаимопонимания трансформировалась в ощущение давнего знакомства и некоего душевного родства.
6
О воскресном вечере наутро думать совсем не хотелось, потому что голова раскалывалась, в ушах стучало, а желудок порывался вывернуться наизнанку, несмотря на то, что был совершенно пуст. И винить некого, кроме себя самой. Собственные силы надо рассчитывать правильно и, налегая на выпивку, нельзя забывать о еде.
Угнетало не только похмелье, но и ощущение того, что вчера она наелась дерьма. Профессиональному психологу таких ощущений испытывать не положено, это, по меньшей мере, непрофессионально, да и работа в полиции не способствует формированию карамельно-пряничного мнения о человечестве, но есть предел всему. Интервьюировать какого-нибудь социопата и составлять его психологический портрет – это одно. Общаться с социопатом и притворяться, что ты разделяешь его взгляды – другое. Теперь-то Рикке в полной мере поняла коллег, то и дело жалующихся на то, с какими ублюдками им приходится иметь дело.
В одиночку, без Оле, дело сразу пошло. Или просто день был такой, счастливый. Выглядев в круглом зале «Фалерноса» перспективную компанию, то есть большую, занимавшую три сдвинутых вместе стола, и очень шумную, Рикке присела неподалеку. А дальше просто – поймать взгляд, отсалютовать своим бокалом, выкрикнув: «Скол!»,[72] получить приглашение в виде взмаха рукой и пересесть на свободное место.
Компания оказалась именно такой, какая была нужна Рикке. Больше половины сидевших за сдвинутыми столами считали себя художниками. Разговоры вертелись вокруг современной живописи, тенденций, заказов. Бородатый парень в кожаном жилете с неимоверным количеством заклепок хвастался суммой, которую ему должны были заплатить за оформление ресторана. Две девицы с серовато-землистыми лицами и тусклыми глазами громко обсуждали, где лучше отдыхать – на Гоа или в Таиланде. На противоположном от Рикке конце стола жестикулировали глухонемые – парень и девушка… Никто не пил пиво молча – все оживленно общались. Просканировав компанию, Рикке пересела поближе к бородачу в жилете, потому что у него было больше всего собеседников – добрая половина стола, да и в разговор об интерьерах ресторанов легко было вклиниться. Для начала можно хотя бы отпустить какое-нибудь скептическое замечание по поводу того места, где они находились. Про стены из неоштукатуренного кирпича и тяжелую деревянную мебель всегда найдется что сказать.
Через пять минут Рикке стала своей настолько, что бородач, которого звали Лукас, поинтересовался, не хочет ли она прямо сегодня посмотреть на оформленный им ресторан. Речь шла не о посещении ресторана как такового, а об осмотре зала, в котором бригада поляков заканчивала отделочные работы, поэтому Рикке благоразумно отказалась. Лукас не обиделся и не настаивал. Видимо предлагал не столько потому, что захотел трахнуть Рикке, а для подтверждения репутации мачо, не пропускающего ни одной женщины.
Кто-то то и дело уходил, кто-то приходил, но Лукас, который был при деньгах, двое наркоманок, выбиравших между Гоа и Таиландом, и парочка глухонемых как сидели, так и продолжали сидеть. Никого из новых знакомых не интересовало, кто такая Рикке и чем она занимается, но, зато, каждый охотно рассказывал о себе. Хенрик был прав.
В середине вечера появился субъект, на которого Рикке сразу же обратила внимание, еще до того, как Лукас их познакомил. Почти двухметровый рост, атлетическая фигура, татуированные руки (в баре было жарко, куртки у всех висели на спинках стульев), агрессивно-настороженный взгляд. Социопата видно сразу.
– Рикке, знакомься, это Бьярне, один из лучших художников, которого я знаю и самый невезучий чувак в Дании, – сказал Лукас, хлопая атлета по плечу. – Бьярне, это Рикке, девушка, которая мне отказала.
Бьярне пробурчал себе под нос что-то невнятное и заказал тройную порцию аквавита, причем не обычного, а «линье».[73]
– Жизнь налаживается, дружище?! – Лукас с каждым глотком пива становился все более разговорчивым. – Ты нашел работу или ограбил банк?
– Работу! – проворчал Бьярне. – Разве ж здесь найдешь нормальную работу?
Принесенный аквавит он выпил залпом. Поморщился, порозовел, откинулся на спинку стула, но взгляд остался прежним, колючим.
Из рассказа словоохотливого Лукаса и реплик, которые вставлял Бьярне, Рикке узнала, что «один из лучших художников и самый невезучий чувак в Дании» приобщился к живописи через работу натурщиком в королевской академии изящных искусств. Через какое-то время Бьярне ощутил призвание к живописи. Призвание было настолько сильным, что он начал учиться в школе живописи при академии, но учеба быстро наскучила. Бьярне решил достичь славы и денег более коротким путем – нарисовал две дюжины картин и выставил их в галерее сладких снов.
– Бьярне – гениальный скупердяй, – сказал Лукас. – Ни одного лишнего штриха, ни одного ненужного взмаха кистью.
Рикке сообразила, что это, наверное, и есть минимализм.
Бьярне тяготел к мистике. Главная его картина изображала алтарь, на котором лежали четыре принесенных в жертву голубя с отрубленными головами. Журналистке из «Се ог хёр»,[74] которую удалось заполучить на открытие выставки, Бьярне рассказал о том, как собственноручно отрубал головы голубям и раскладывал их на камне, изображавшем алтарь.
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 62
