Она залезла, ободрав кожу на ручках и коленках, и без того многострадальных по причине неуемного Машкиного характера. Постояла наверху, чтобы перевести дыхание и ощутить всю полноту победной радости, подняла руки, высмотрела кого-то на берегу и прокричала:
— Смотри! Я ныряю!
Помедлила несколько секундочек — добрать чуть-чуть храбрости — и нырнула!
Сине-зеленая, прозрачная до хрустальности вода стремительно неслась ей навстречу.
«Здесь совсем мелко! Я убьюсь!» — подумала Машка, почему-то взрослым голосом.
— А-ах! — испуганно простонала она и проснулась.
Перед глазами все еще мчалась навстречу сине-зеленая вода, выпячивалось неглубокое дно, и скорострельные мальки пульками разлетались в разные стороны от надвигающейся тени падающего Машкиного тела.
Маша быстро выбралась из огромной кровати, поплелась к холодильнику, изгоняя из головы стремительно приближающуюся морскую гладь, достала бутылку минералки, попила из горлышка, опершись рукой о раззявленную дверку холодильника.
— Нет, ну надо же! — громко возмутилась она. — Приснится же такое!
«Такое» было не запутанным непонятной символикой сном и не кошмаром с сюжетами из Босха, а вполне реальным, имевшим место событием из ее детства.
Маша резко захлопнула дверку, постояла, рассматривая бутылку воды в руке, перевела взгляд на холодильник.
Рывком вновь распахнула ни в чем не повинную дверку, сунула раздраженно воду в холодильное нутро и достала початую бутылку белого вина, бокалом которого отметила вечером начало отпуска и свое прибытие в пансионат.
Машка, дернув за шнур, включила торшер, заливший угол комнаты уютно-интимным неярким светом, отыскала на стуле кофту, путаясь в рукавах и ворча сквозь зубы, все-таки натянула на себя, достала из посудного шкафа бокал и вышла на балкон.
Повозилась, передвигая поудобней плетеные кресла и столик, покрытый вместо столешницы толстым стеклом, уселась, закинула ноги на второе кресло.
Красота-то какая!
Тишина! Не тронутая ничем. Осторожное, редкое щебетание птиц, светлеющее небо, темные неподвижные шапки деревьев, ни ветерка и едва слышное течение реки, светлеющей вместе с небом.
Ни машин, ни людей, ни гула большого города, ни звука далекого поезда — тишина, словно она где-то в другой жизни.
Совсем в другой, далекой жизни жила маленькая девочка Маша, до умопомрачения влюбленная в соседа восторженной, неподдельной, неконтролируемой девчоночьей любовью.
Он сказал: «Прыгнешь с того камня — возьму тебя с собой». И она, не раздумывая ни мгновения, пошла прыгать! А когда прыгнула, он поймал ее в воде, в последний момент, не дав удариться о подводные камни, выволок на берег и так орал на нее!
А Машка никак не могла понять — за что? Она же все сделала правильно — и прыгнула, и не побоялась!
Он орал, его желтые, тигриные глаза сузились, ноздри раздувались, и от крика напрягались жилы на шее. А когда до нее дошло, за что он ее ругает, то перепугалась ужасно, разревелась, а он ее утешал.
Маленькой Машке он казался... не сравнимым ни с кем, все мужчины и мальчишки в сравнение с ним не шли, тотчас блекли!
Рыцарь! Бог! Рас-кра-са-вец!
И старше ее на шесть лет!
Пропасть.
Маленькая Машка все считала и прикидывала — когда ей будет шестнадцать, а ему двадцать два — это уже не пропасть или еще пропасть?
И смотрела на него во все глазешки! Он был высокий, сильный, загорелый, плотно обтянутый мышцами, русые непослушные жесткие волосы, выгоравшие за лето, непонятной масти, и глаза...
Как у тигра! Машка видела тигра в зоопарке и заглядывала ему в глаза, под перепуганный крик папы. И были тигриные глаза точь-в-точь как у ее любимого.
Золотистые, с пятнышками — не карими, а более темными, как вкрапления золота другой пробы. И он их щурил, когда злился, или решал что-то важное, или собирался драться.
Щурил, как к прыжку готовился. Вот какой он был!
И она любила его до замирания своего маленького сердчишки, до наваждения.
А звали его Дмитрий Победный.
«Интересно, кто он сейчас?» — подумала Мария Владимировна, потягивая холодное вино.
Последний раз она видела его, когда ей было шестнадцать — тот самый возраст, который маленькая Машка оставляла под сомнением — пропасть это еще или нет. Для шестнадцатилетней Машки этот вопрос не стоял — она твердо знала, что теперь без намека на какие-либо сомнения ему подходит! Но возникло одно убойное обстоятельство — он женился!
Машка страдала ужасно!
И рыдала, исходя слезами, что, впрочем, никоим образом не повлияло на ее решимость завоевать любимого.
Подума-а-ешь, женится! Не сегодня же, а через три дня! Вот увидит ее, Марию, и передумает на чужих девушках жениться!
Маша потрясла головой, стараясь прогнать непрошеные воспоминания, выскочившие из ее сна.
Восемнадцать лет прошло! И каких лет! Что вспоминать девчоночьи влюбленности.
И все же интересно, каким он стал?
С отличием закончил училище, был морским офицером. Как сложилась дальше его судьба?
Как бы ни сложилась, одно она знала твердо: ни сдаться, ни сломаться и покориться обстоятельствам или невезухе или попасть под пресс раздавливающей, кромсающей анархии неокапитализма в стране он не мог!
Чем бы он ни занимался в данный момент и кем бы ни стал, его никто и ничто не смогло бы сделать проигравшим, ни на каком уровне, даже если он работает автослесарем на станции техобслуживания.
Убить могли.
Победить — вряд ли!
Машка поежилась. От мысли, что его могли убить, по телу пробежали холодные мурашки.
Холодей не холодей, а данный товарищ из тех, который если что решил, то пер к своей цели, и остановить его можно было, только пристрелив. А народу полегло в России в штормовых девяностых... как в небольшой локальной войне. Или в большой.
Маленькая двенадцатилетняя Машка чувствовала, понимала этот его характер, может, потому и выбрала его объектом своей любви.
— Да к черту, Маша! — возмутилась она, потревожив рассветную тишину. — Что ты вдруг вспомнила? Сто лет не вспоминала, запрещала себе, и забыть забыла, а тут на тебе!
Прав был Кирилл Павлович, когда отправлял ее в отпуск, отдыхать.
Вообше-то он был не ее непосредственным начальником, а вышестоящим, но у Машки с непосредственным начальством — как бы помягче определить?.. — не война, а противостояние негласное и озвученное единожды, когда после Машкиной защиты докторской он ей один на один в кабинете сказал:
— То, что ты, Мария Владимировна, защитилась, считай невероятной удачей. Повезло тебе. Я слышал, ты на звание метишь? Забудь! И не думай! Ты не одна здесь работаешь, есть и другие, более достойные. Надеюсь, ты поняла.
