Ей следовало бы прикусить язык, но остановиться она уже не могла.
— Мы не будем смеяться, — заверила ее баронесса.
«Молчи! Не говори больше ни слова!» — подсказывал Шарлотте голос разума, однако сердце переполняла радость жизни, и от этого ощущения у нее кружилась голова, ей хотелось петь и танцевать.
— У меня такое чувство, будто я была гусеницей, а теперь превратилась в бабочку, — выпалила она и села за стол.
Лишь через некоторое время Шарлотта обратила внимание на то, что барон и баронесса никак не отреагировали на ее слова. Подняв глаза, она обвела родителей вопросительным взглядом:
— Что-то случилось?
Мать пододвинула к ней газету.
— Можешь сколько угодно считать, что превратилась в бабочку, — спокойно сказала она, — однако не забывай, что независимость накладывает на человека обязательства. Твои действия не должны…
— …не должны отражаться на других людях, — закончил за жену барон. — Мы считаем, что ты совершила большую ошибку.
Пробежав глазами колонку светской хроники, Шарлотта судорожно сглотнула.
— Я… — пролепетала она.
— Подумай хорошенько, прежде чем начнешь лгать, — перебил ее барон. — Вы с Гербертом уже рассказывали нам историю о том, как потеряли друг друга в парке. Однако в вашем рассказе не всплывало имя Мэтсона.
Шарлотта на мгновение зажмурилась. В одну секунду она снова превратилась в гусеницу. И теперь ее уже не выпустят из кокона. Никогда! Единственное, что она могла сделать, чтобы исправить ситуацию, — это попытаться откровенно поговорить с родителями.
— Я люблю лорда Мэтсона, — ровным голосом произнесла она. — Вы тоже, несомненно, полюбили бы его, если бы дали ему шанс.
— Не мы создали ему дурную репутацию, Шарлотта. Он сам это сделал и должен расплачиваться за свои поступки.
— А моя репутация? Разве она пострадала? Вы почему-то решили, что любой мой самостоятельный шаг может бросить тень на наше имя. Мне нельзя свободно вздохнуть без боязни, что это повредит моей репутации. Вы лишили меня возможности сделать хоть что-то в этой жизни самой. Да, я попала в заметки леди Уислдаун. Ну и что из этого? Разве тем самым я себя погубила? Вовсе нет!
— Поживем — увидим. Ты заранее договорилась с ним о встрече в парке, или это произошло случайно? — спросила баронесса, забирая листок.
Наверняка она сохранит его, чтобы иметь возможность попрекать дочь при каждом удобном случае.
Шарлотта вскинула подбородок и с вызовом взглянула на мать:
— Это не было случайностью.
— Шарлотта!
Та порывисто встала:
— Меня не назовешь красивой или яркой, мама. Поверь, я прекрасно это знаю. И когда я нахожусь рядом с лордом Гербертом, то чувствую себя обычной, серой, невзрачной. Но когда на меня смотрит Ксавье, когда он разговаривает со мной, я ощущаю себя… привлекательной. И не пытайтесь убедить меня в том, что лорд Мэтсон — плохой человек. Ему сейчас трудно. Он пытается найти свое место в обществе. Ведь он не предполагал, что ему придется выйти в отставку и круто изменить свою жизнь.
— Значит, Мэтсон наговорил тебе кучу комплиментов, польстил твоему женскому тщеславию, и ты растаяла! Неужели не понимаешь, что он стремится использовать наше доброе имя для того, чтобы обелить себя, улучшить свое положение в обществе! Какая наивность!
— Папа, это неправда! Он…
— Неправда? В таком случае назови другую причину, которая могла заставить Мэтсона приударить за тобой?
Вот оно что! В глазах родителей она была заурядной девушкой, не стоившей внимания красивого богатого аристократа. По их мнению, такой человек, как Ксавье Мэтсон, не стал бы ухаживать за ней бескорыстно.
Шарлотта изменилась в лице, и баронесса заметила это.
— Эдвардс, к чему эти вопросы? — вступилась она вдруг за дочь. — Мы не хотим причинять тебе боль, дорогая, пойми нас правильно. Мало кто может сравниться с тобой в добросердечии и честности, у тебя прекрасная душа.
— И тем не менее не забывай, — добавил барон, — будем ли мы жить под одной крышей или нет, твои поступки всегда будут отражаться на репутации нашей семьи. — И он поджал губы.
— Я буду помнить об этом, папа. А теперь можно, я поднимусь в свою комнату?
— Лорд Герберт заедет за тобой около полудня, чтобы отвезти на ленч. А до тех пор я разрешаю тебе удалиться к себе, чтобы подумать о том, какие последствия могут иметь твои поступки.
Медленно поднимаясь по лестнице, Шарлотта размышляла о том, надолго ли хватит Ксавье. Если родители будут препятствовать их встречам, Ксавье может остыть к ней. В отличие от нее, связанной по рукам и ногам, Ксавье Мэтсон был свободен, как птица. Его поступки могли навредить только ему самому. И если учесть, что Мэтсон был, во-первых, мужчиной, во-вторых, состоятельным человеком, то можно было с большой долей уверенности предположить, что общество простит ему любые прегрешения.
Что же касается поведения самой Шарлотты, то отец был прав: она жила под одной крышей с родителями, носила их фамилию и представляла в обществе их семью. Поэтому она должна была считаться с их требованиями.
Но не останется ли она тогда в полной изоляции, если будет неукоснительно следовать правилам приличия, принятым в обществе? Этот вопрос волновал Шарлотту. Она не обладала ни яркой внешностью, ни дерзким характером, которые помогли бы ей противостоять давлению извне.
Ее удивляло то, что Ксавье, казалось, не замечал присущих ей недостатков. Мелинда Эдвардс, Рейчел Бейкли, леди Холдингс и еще с полдюжины молодых леди из кожи вон лезли, чтобы привлечь к себе внимание графа. Однако он проявлял интерес только к ней, к Шарлотте Бирлинг, которая ничего не делала, чтобы подогреть его.
— Шарлотта, можно к тебе? — раздался за дверью голос матери, а затем последовал негромкий стук.
— Входи.
Войдя в комнату, баронесса закрыла за собой дверь и села за туалетный столик дочери. Шарлотта молчала, хотя видела, что мать не сердится на нее. Тем не менее Шарлотта боялась сказать лишнее слово, опасаясь, что это снова может привести к ссоре.
— Я вчера получила письмо от Элен, — сообщила Шарлотта.
— Как она поживает? Как идут дела у Фентона и детей?
— У них все хорошо. Элен надеется, что в следующем месяце ей вместе с семьей удастся приехать в столицу, правда, ненадолго.
— Я очень рада, что скоро снова увижу ее.
Леди Бирлинг кивнула:
— Ей было двенадцать, когда София рассталась с Истерли, ты это знаешь.
— Да, я помню.
— Но поскольку Элен и Фентон были обручены еще в раннем детстве, мы не беспокоились о том, что какой-нибудь скандал, связанный с ее именем, может пагубно сказаться на ее судьбе.
