Вынесла. Внезапно смолкла, разгладила юбку, одернула рукава и несколько раз сжала и разжала пальцы.
— На случай, если ты забыл, меня зовут леди Маделайн де Гай, и когда-то я была ослепительно красива. Помню, как милая матушка говорила мне, что я принцесса, самая прекрасная девушка во всем Корнуолле. — Она нахмурилась, и глаза вдруг стали мечтательно-задумчивыми, словно она видела то, что ему не дано даже представить. — Но если я была принцессой, почему не вышла за короля? Почему не живу в Лондоне, в чудесном Виндзорском замке, а прозябаю здесь, в Богом забытой глуши? В земле ведьм?
— Земля ведьм, мадам?
— О да, бернских ведьм. Сначала они жили в здешних холмах, танцевали в долинах, вызывали заклинаниями бурю. А потом перебрались в пещеры, ближе к морю. Видишь ли, они очень любят рыбу.
— Не знал. Мадам, никогда еще в жизни я так усердно не пытался понять чужие речи, но ваши слова не имеют для меня ни малейшего смысла.
— Ты мужчина, — вздохнула она. — Мужчины очень редко проникают в суть вещей. Предпочитают видеть то, что лежит на поверхности.
— Может, это верно для всех людей вообще, — задумчиво предположил Бишоп. — Иногда жизнь слишком трудна и много требует, чтобы узреть еще нечто, помимо того, что способен видеть. Кстати, о проклятии, мадам. Почему вы засмеялись, когда я сказал, что пришел снять проклятие?
— О, ты так молод, так невинен и не знаешь, что на свете есть зло. Но зло существовало, существует и будет существовать независимо от того, новое ли оно, только сейчас зародившееся и созревшее в человеке, или древнее, парящее над землей и слетающее вниз подобно стервятнику, чтобы терзать бедных смертных. Но оно всегда здесь и ждет, ждет…
— Пусть я не понимаю, что такое зло, зато всегда могу его распознать. Вы верите, что проклятие и есть зло?
И неожиданно, в мгновение ока, что-то переменилось. Она уже не казалась старой, и свет безумия в бледных глазах погас. Живая, энергичная, сияющая красотой и разумом…
— Ничего ты не знаешь, — едва слышно сказала она, и голос показался резче и ниже, чем он помнил. — Менее чем ничего. Здесь, в Пенуите, ты не нужен, особенно если желаешь избавить нас от проклятия.
— Но почему?
— Проклятие никогда не умрет. Оно защищает нас, это проклятие. Я слышала, как ведьмы говорят о жизни после того, как с вечностью покончено навсегда. Есть ли зло в жизни после конца вечности?
Она покачала головой. Тонкая деревянная шпилька упала на каменный пол.
— Одного этого достаточно, чтобы у человека голова кругом пошла, — вздохнула она, на глазах Бишопа вновь превращаясь в немощную старушку. На миг показалось, что он видит, как старое сердце бьется в сморщенной груди. — Как тебя зовут? — спросила она.
— Я известен как Бишоп Лит, теперь уже сэр Бишоп. Посвящен в рыцари лордом Дьенуолдом де Фортенберри из Сент-Эрта.
— А, Бич Корнуолла! — кивнула она. — Славный мальчик этот Дьенуолд! И дух в нем такой же буйный, как проклятие ведьм, поднимающееся к черным небесам. И ум у него острый и извращенный. Он смотрит на вещи иначе, чем все остальные, наш Дьенуолд, по крайней мере мне так сказали. Я слышала о нем много историй. Это правда, что он женат на дочери короля?
— Да, вот уже три года. Король посвятил меня в рыцари, потому что я спас жизнь его дочери.
— Если я была принцессой, почему не вышла замуж за Дьенуолда?
— Он тогда еще не родился, мадам, — пояснил Бишоп. Старушка долго обдумывала ответ, прежде чем уплыть в другой конец комнаты, к узкому окну.
— Мне понравилась твоя шутка… а только взгляни-ка! Земля умирает. Ну не любопытно ли?
— Все станет по-иному, когда пойдет дождь.
— Не будет никакого дождя. Пока мою внучку не объявят наследницей, дождя не будет.
— Обязательно будет. Завтра.
Леди Маделайн снова повернулась к нему.
— Я слышала, как слуги шепчутся, что ты волшебник и понимаешь древние законы, чувствуешь появление древних духов и можешь с ними говорить. Ничего хорошего из этого не выйдет. Тебе не справиться с проклятием. Лучше покинуть Пенуит, пока еще не поздно. Откуда ты знаешь про дождь?
— Вы сами только что сказали. Я волшебник, мадам. И знаю, что говорю. Дождь пойдет.
— Тогда скажи, сколько детей я родила?
Он сам не понял, откуда пришло знание.
— Пятерых, мадам, но выжил только один. Томас де Гай. Прекрасный человек, с которым я когда-то встречался.
Трудно сказать, мелькнул ли страх в ее взгляде, но, кажется, мелькнул.
— Ты прав, — выговорила она. — Все эти мертвые младенцы… Похоже, что в этом жестоком мире умирает младенцев больше, чем выживает.
— Мне очень жаль, мадам. Вы расскажете мне о проклятии?
Она зевнула ему в лицо. Нельзя сказать, что ее дыхание было сладостным. Но и смрадом тоже не пахнуло. Просто слабое дуновение, как чей-то неразборчивый шепот.
— Мне не до того. Я очень устала. — Она взмахнула рукой. И позволила ей бессильно упасть, словно кольца оказались чересчур тяжелы для пальцев. — Я пришла к тебе и остерегла. Может, ты и волшебник. Ты знаешь о моих детях, и это удивляет. Ты сказал, что пойдет дождь. Но тебе лучше уехать, сэр Бишоп из Лита. Дождь… какая чудесная вещь! Жажду увидеть дождевые струи, почувствовать влагу на коже. Восхитительный вкус дождя на языке. И все это очень интересно.
Леди медленно повернулась и зашагала к двери, собирая подолом юбки пыль с каменного пола. Но на пороге остановилась, оглянулась, покачала головой и едва слышно прошептала ломким, тоненьким голоском:
Тот враг умрет, что морем придет,
Тот враг умрет, что с земли придет.
Тот враг потерпит неудачу,
Кто ключ заветный заберет.
Сомненья нет: благословенна Земля моя веков вовеки..
Сердце девы — пламень чистых услад,
Очи девы — желания зеленый яд.
Волосы девы горят рыжиной.
Обидишь ее — и не будешь живой.
Договорив последнюю строчку, старушка улыбнулась.
— Проклятие Пенуита — доброе проклятие. Сильное. Имеет плоть, кровь и кости. И будет жить долго. Да, тебе кое-что неизвестно, красавчик. Моя мать была бернской ведьмой. Она знала о проклятии и, когда я венчалась с лордом Велланом, сказала, что оно защитит мой дом даже через много лет после моей смерти. А потом прошептала, что не знает, умру ли я вообще.
— А ваша мать, бернская ведьма, умерла?
— Ее убил мой отец. Вырвал сердце и похоронил отдельно от тела, — пояснила она и, рассеянно улыбнувшись, вышла.
А Бишоп еще долго смотрел на закрытую дверь, ощущая смертельный холод в сердце. Гадая, уж не ведьма ли Меррим. Как ее прабабка…
Он все еще был жив, когда слуги принесли хлеб, сыр и эль, чтобы накормить сорок человек, только двадцать из которых были солдатами, защищавшими крепость. Шесть волкодавов сидели рядом с высунутыми от нетерпения языками.
