Потом он медленно стянул с лица вязаную маску и зарыдал. Морщинистые щеки его мгновенно покрывались ледяной соленой коркой...
Глава 11
Потрясатель Сэндоу сидел подле главнокомандующего Рихтера. Мужчины расположились поодаль от прочих банибальцев, которые пребывали совершенно в ином расположении духа, если не торжествуя победу, то во всяком случае испытывая облегчение оттого, что остроглазому Мэйсу удалось-таки разглядеть небольшую пещерку, где они могли скоротать ночь. В пещере стоял такой же, как и снаружи, холод, но ветер по крайней мере сюда не задувал и можно было наконец вздохнуть, пусть и не полной грудью, но без риска обжечь ноющие легкие. Рихтер же словно оцепенел. Он был раздавлен, уничтожен — казалось, в один миг постарел лет на десять и нисколько не походил более на того бравого офицера, который повел отряд в опасный поход несколько дней тому назад...
Уже около часа, с тех самых пор как отряд расположился в промерзшем каменном мешке, Потрясатель безуспешно пытался пробить броню холодной отчужденности главнокомандующего, разговорить его. Сэндоу справедливо полагал, что без помощи этого мужественного и мудрого человека им никогда не победить Заоблачный хребет. Люди шли за ним, невзирая на слухи о подстерегающих на пути многочисленных опасностях. Даже теперь, когда опасения одно за другим оправдывались, солдаты оставались верны Рихтеру. Горцы презрели опасность, забыли о злодеях, затесавшихся в их ряды, повинуясь одному слову главнокомандующего. Никто среди них, кроме старого Рихтера, не обладал таким непререкаемым авторитетом — ни Кроулер, ни Мэйс, ни даже сам Потрясатель. Однако сейчас Потрясателю казалось, будто он обращается к гранитной скале, немой и глухой.
Оставалось последнее средство, и Сэндоу прибег к нему.
— Командир, — с неумолимой жестокостью в голосе отчеканил он, — сожалею, что вы бросили ваших людей на произвол судьбы и вас нисколько не волнует, выживут они или умрут. Сожалею также, что до сих пор считал вас достойным офицером. Я не могу более тратить на вас время, так как должен помочь Кроулеру многое уладить, ибо вы, без сомнения, выбываете из игры.
Это было поистине жестоко — и это сработало. Потрясатель втайне был уверен, что главнокомандующий относится к своим солдатам словно к родным и для него веление долга, возможно, превыше веления богов.
— Останьтесь! — Рихтер схватил Потрясателя за рукав и силком усадил на место.
— У меня мало времени, и я не стану попусту его терять, утешая дряхлую старуху, в которую вы обратились! — отрезал Потрясатель Сэндоу, втайне на чем свет стоит кляня себя за вынужденную жестокость, хотя и понимал, что более ему ничего не остается.
— Я уже в полном порядке, — сказал Рихтер, — и вновь принимаю командование, но посидите со мною еще немного. Поймите, мне необходимо, чтобы вы мне доверяли, чтобы были во мне уверены — иначе все пропало...
Потрясатель снова уселся на камень. Лицо его было непроницаемо и холодно.
— Когда около трех месяцев назад я покидал столицу Даркленда, генерал Дарк дал мне поручение особого рода. Мы с генералом близко знакомы, более сорока лет, еще с тех самых пор, когда он вел освободительные войны в Южной Орагонии. Так вот он доверил мне своего единственного сына. У генерала четыре супруги, но все, кроме одной, рожали ему лишь здоровеньких и прелестных дочек. Генерал сказал, что только мне он может препоручить своего сына, чтобы я сделал из мальчишки настоящего мужчину. И я согласился — согласился по многим причинам, из которых желание угодить моему давнему другу было вовсе не самой главной...
— Я вас не вполне понимаю, если только не...
— Именно так, — кивнул главнокомандующий Рихтер. — Йэн Бельмондо — имя вымышленное. Погибший капитан не кто иной, как Джеми Дарк, единственный сын генерала, которому мы с вами обязаны свободой, коей наслаждаемся...
Потрясатель с грустью покачал головой. В пещере тут и там мерцали свечи, отбрасывая на стены темные пляшущие тени.
— Но парень был отчаянно труслив...
— Генерал не желал признаваться в этом даже себе самому, — сказал Рихтер, — хотя в глубине души прекрасно это знал. Возможно, он надеялся, будто мне удастся совершить то, что до меня не сумел никто, — сделать мальчика отважным. Так Джеми поступил под мое начало, разумеется — под вымышленным именем. Планировалось, что сын генерала будет в моем войске рядовым, но он заставил отца пожаловать ему звание младшего офицера.
— И теперь вас ждут крупные неприятности? — спросил Потрясатель.
— Нет, — покачал головой Рихтер. — Для этого мы с генералом слишком близкие друзья. Он все поймет. Но представьте себе, каково мне будет объявить генералу о гибели сына, ведь теперь, возможно, некому будет унаследовать его трон — вряд ли он сможет произвести на свет еще одного сына, да к тому же и успеет вырастить его, чтобы передать бразды правления в крепкие руки. Это дурное предзнаменование для всего Даркленда, не только для генерала...
— Да, ситуация складывается непростая, — согласился Потрясатель. — Но придется пережить и это национальное бедствие, как переживали мы прежде другие. Надо принять во внимание и то, что парню, возможно, так и не суждено было стать мужчиной, а это для страны равносильно его смерти...
— Возможно, — согласился главнокомандующий. — Но моему горю есть и другая причина...
Потрясатель терпеливо ждал. Свеча постепенно догорала, и пещера погружалась во мрак, но вот кто-то зажег новую, и теплый оранжевый свет вновь озарил оживленные людские лица. Один из солдат шутил, остальные смеялись.
— Джеми был сыном женщины по имени Минальва, черноволосой красавицы с огромными глазами, длинными густыми кудрями и высокой полной грудью. Смех ее походил на птичье пение, а голос — на ласковый шепот летнего ветерка. Мы с генералом оба были влюблены в нее. Может, мне и стоило ему воспротивиться... Генерал никогда и не подозревал об истинных моих чувствах, но я уверен: знай он обо всем — непременно отдал бы мне эту женщину. Однако я трепетно обожал генерала, преклонялся перед ним — как, впрочем, преклоняюсь и по сей день — за то, что он освободил всех нас от ига орагонских тиранов, а потому не мог ни в чем ему отказать. Так я потерял любимую женщину. Через некоторое время выяснилось: она отвечает мне взаимностью и отчаянно по мне тоскует. Любовь затмила разум, и произошло неизбежное. Она понесла от меня. На свет появился мальчик, и ему дано было имя Джеми Дарк. Истинный отец ребенка сделал все для того, чтобы генерал посчитал его своим. Я желал не только скрыть свое преступление, но и лелеял надежду, что мой мальчик в один прекрасный день сделается правителем Даркленда, ибо более щедрого наследства я дать ему не мог. Однако ребенок вырос трусом — боги жестоко покарали меня за мое преступление... Теперь, как вы понимаете, меня терзает не только вина перед моим другом генералом, но и скорбь по родному сыну. Отныне мне предстоит жить не только под бременем моего страшного греха, но и с сознанием вины в смерти Джеми...
— Порой мы терзаемся и виним себя в несчастьях, которые явно не в наших силах было предотвратить. Смирение — вот все, что нам остается...