Я молча кивнула. Его слова взволновали меня до глубины души. Он нежно улыбнулся, а потом его губы, теплые и влажные, коснулись моих губ, передавая мне его дыхание. Капелька пота скатилась по его виску, повисла на секунду на серебристом волоске и утонула в рыжеватой массе волос. Рубашка у него тоже была вся мокрая и липла к спине. Я закрыла глаза и ощутила вкус соли и любви у него на губах.
Он увел меня в маленькую, зеленую от травы бухточку. Здесь нас никто не мог увидеть. Лиам снял рубашку, а я – корсаж, чтобы просушить их на ветру. Мы легли на траву. Он положил голову мне на бедро. Мы провели так много долгих минут, слушая плеск воды о камни.
– Сегодня пятеро мужчин приехали из Гленлайона, – сказал вдруг Лиам.
Я посмотрела на мужа с изумлением и тревогой и чуть привстала, чтобы лучше видеть его лицо. Мужчины из Гленлайона в Гленко? Наверное, случилось что-то важное, если только не…
– Дункан же не начал снова…
Его смех в корне пресек мои зарождающиеся подозрения.
– Нет. Дункан довольствуется коровами из Лорна. Может, за ними дольше ходить, но так надежнее.
– Зачем же тогда им понадобилось приезжать в Гленко? Что им нужно?
– Это был Дэвид Кэмпбелл со своими людьми, младший брат Марион. Граф Бредалбэйн умер. Старый лис все-таки зачах.
Он усмехнулся. Кого-кого, а Бредалбэйна в их долине никто оплакивать не станет… Отряд солдат Короны прибыл в Финлариг вскоре после того, как восстание закончилось. Им было приказано арестовать старого графа. Бредалбэйн, будучи на смертном одре, бесцеремонно выставил их из замка. Его оставили в покое: восьмидесятилетний умирающий старик не представлял больше угрозы для Ганноверской династии.
– Дэвид привез для Марион письмо. Гленлайон уезжает в изгнание.
– Господи! – охнула я.
Хрупкая иллюзия мира и покоя вернулась в Хайленд. Когда Претендент уплыл во Францию, армия его рассеялась. Солдаты вернулись в родные места после четырехмесячной кампании. Патрик с Сарой уединились в своем маленьком поместье. Мой брат по-прежнему вел дела графа Маришаля, который укрылся в своих владениях, как и многие другие высокородные якобиты, которые не стали искать спасения от репрессий в Швеции или Франции.
В Лондоне устроили две казни в конце февраля. Многочисленных пленников вывезли на Антильские острова. Было конфисковано множество поместий и титулов. Временами, узнав о приближении королевских гвардейцев, люди бросали все и бежали в горы. Ужас перед репрессиями и воспоминания о зверствах прошлых лет заставлял нас жить в постоянном страхе и опасаться, что наши дома вот-вот сожгут, урожай вытопчут, а стада уведут.
Однако на этот раз последствия восстания оказались не столь ужасными для простого люда. Нас заставили сдать оружие коменданту Форт-Уильяма. Но успех у этой акции был весьма обманчивый: как обычно, хайлендеры сдали самые старые и ржавые мечи, клейморы и ножи, а новые приберегли… для следующего раза. Каждый хайлендер жил, держа свое сердце в одной руке, а свой кинжал – в другой. По-другому было нельзя. Вопрос выживания…
– Лиам, что с нами будет?
– Ничего.
Я немного подумала, перебирая пальцами его густые волосы.
– А Джон Макиайн? Ему тоже придется уехать?
Лиам открыл глаза и вопросительно посмотрел на меня.
– Джону? – Подумав немного, он закусил губу, а потом сказал: – Нет.
Уверенность в его голосе меня успокоила.
Лиам поймал прядку моих волос, снова вырвавшуюся на волю, и потянул, заставляя меня наклониться, чтобы меня поцеловать.
– Сам Джон в восстании не участвовал. И вообще, думаю, наш клан не представляет для них особой… особого интереса.
Но ведь было же время, когда правительство сочло клан Гленко достаточно значимым, чтобы захотеть истребить его полностью, дабы устрашить других хайлендеров! Губы Лиама искривились, и я поняла, что он подумал о том же.
– Какое-то время sassannachs будут патрулировать Хайленд, чтобы напомнить, кто тут хозяин. Но постепенно все вернется на круги своя. И все ужасы останутся только в нашей памяти. Единственное, что нужно будет делать, – это вести себя тихо.
– А те, кто сейчас уезжает из страны?
Я подумала о Джоне Кэмероне. Глава клана Лохила в прошлом месяце поднялся на борт французского корабля, который задержался у Гебридских островов. Вместе с несколькими родовитыми якобитами он намеревался покинуть страну. Дом в Ахнакари и клан он поручил своему шестнадцатилетнему сыну Дональду.
– Может, через несколько лет король их помилует – когда перестанет опасаться за трон. Я не думаю, что Претендент, которому Франция отказала в гостеприимстве и который теперь пригрелся под крылом Папы в Риме, когда-нибудь вернется и снова станет претендовать на корону. Скорее, он займется производством наследника.
Последние слова напомнили мне о деликатном положении Марион. Я погладила Лиама по теплому сухому лбу и с лукавой улыбкой спросила:
– Ты уже смирился с тем, что скоро станешь дедушкой, mo rùin?
– Но ведь тогда и ты станешь бабушкой, a ghràidh. Ай! – Он потер щеку, которую я ущипнула. – Да еще какой противной бабушкой!
Наш первый внук должен был родиться зимой 1717 года. Я сочувствовала лэрду Гленлайона, который не сможет побыть рядом с дочкой, когда она родит ему первого внука или внучку.
По траве рядом с нами прокатился камешек. Лиам прищурился и приставил руку ко лбу, чтобы разглядеть, кто подсматривает за нами с пригорка.
– Мы уплываем! – объявил Дункан. – Малькольм боится, что начнется гроза, и грозится оставить нас тут на всю ночь с блуждающими духами, если мы не поторопимся.
Лиам, вздохнув, встал.
– Иди и скажи этому старому ворчуну, что если он меня тут забудет, то я забуду принести ему с охоты оленя.
Дункан усмехнулся и ушел. Я посмотрела на Лиама, который как раз надевал рубашку, и деланно возмутилась:
– Ты же не позволишь бедняге Малькольму побираться среди зимы?
– Позволю, a ghràidh, если он нас тут оставит, – заявил мой муж смеясь.
Малькольму Макдональду, нашему столяру, недавно исполнилось семьдесят, и с некоторых пор руки и ноги слушались его с трудом – он не мог ни работать, ни ходить по горам и равнинам с ружьем в поисках дичи. Каждый год перед сезоном холодов Лиам дарил ему тушу упитанного оленя. И даже если бы Малькольм оставил нас мокнуть тут на целую неделю, мой муж все равно не отступил бы от традиции, в этом я не сомневалась.
Лиам помог мне подняться на ноги и зашнуровать корсаж. На губах его при этом играла улыбка, так украшавшая загоревшее на летнем солнце лицо. Он заправил рубашку под килт и пристегнул плед брошью, в центре которой посверкивал синий агат прямоугольной формы. Когда одежда была в порядке, он привлек меня к себе и нежно поцеловал.
