на него успокаивающе. Провод уже соединял очки с декой. Он надел их и трекболом ввел нужный адрес.
Пролетел сквозь короткую и, по всей вероятности, чисто символическую заставку в виде неонового дождя с преобладанием розовых и зеленых штрихов и вдруг оказался там.
Среди пустого пространства, образ которого промелькнул в коридоре у Туна, – внутренний двор потустороннего замка, занесенный песком и освещенный сверху жутким, безжизненным светом.
На этот раз, впрочем, он мог посмотреть наверх. Казалось, он стоит на полу огромной пустой вентиляционной шахты, стены причудливо текстурированной тьмы вздымаются, как в каньоне.
Высоко-высоко виднеется световой люк размером примерно с большой плавательный бассейн, оттуда, через вековую грязь и наносы чего-то более массивного, сочится пятнистый дневной свет. Перемычками из черного металла разделялись длинные прямоугольники, некоторые в дырах, как от пулеметной очереди; он догадался, что это останки древнего армированного стекла.
Когда он опустил голову, те двое уже ждали, откуда-то взявшись, – сидят на причудливых китайских стульях.
Один тощий, бледный, в темном костюме неопределенной эры производства, с высокомерно поджатыми губами. На нем очки в массивной прямоугольной оправе из черного пластика и шляпа с загнутыми полями – такую Райделл видел только в старом кино. Шляпа низко надвинута на глаза, чуть выше очков. Он сидит, положив ногу на ногу, и Райделлу видны его черные «оксфорды». Руки сложены на коленях.
Второй являл собою куда более абстрактную фигуру, лишь смутно напоминая человека; место, где, по идее, должна быть голова, венчала корона из пульсирующей крови, как будто жертву снайпера в момент попадания засняли на видео, а запись закольцевали. Ореол из крови и мозгов мерцал, не успокаиваясь. Под «взрывом» – рот отверст в беззвучном вопле. Все остальное – за исключением рук, вцепившихся, словно в агонии, в тускло блестящие ручки стула, – как будто распадалось под натиском страшного огненного ветра. Райделлу вспомнилась черно-белая кинохроника, эпицентр атомного взрыва в замедленной съемке.
– Мистер Райделл, – сказал человек в шляпе, – благодарю за визит. Можете называть меня Клаус. А это… – он сделал жест бледной, словно из бумаги, рукой, которая незамедлительно вернулась на колено, – это Петух.
Некто по имени Петух не шевельнулся, когда заговорил, но разинутый рот периодически оказывался не в фокусе. Голос страшилища был звуковым коллажем, как в туновском коридоре.
– Послушайте, Райделл. В данный момент вы несете ответственность за некий предмет, имеющий чрезвычайную важность и обладающий величайшей потенциальной ценностью. Где он?
– Я не знаю, кто вы такие, – ответил Райделл, – и не скажу вам ни слова.
Ни один из них не отозвался, наконец Клаус сухо кашлянул.
– Единственно верный ответ. Вы поступите мудро, если будете держаться такой позиции. Действительно, вы не имеете ни малейшего понятия, кто мы такие, и если нам через какое-то время вновь придется предстать перед вами, вы нас не узнаете.
– Так чего ради мне вас слушать?
– В вашем положении, – сказал Петух голосом, который напоминал звук бьющегося стекла, модулированный под человеческую речь, – я бы посоветовал слушать каждого, кто решит к вам обратиться.
– Но доверять или не доверять тому, что услышите, – ваш выбор, – сказал Клаус, щегольски поправляя манжеты, и вновь скрестил руки.
– Вы хакеры, – сказал Райделл.
– На самом деле, – сказал Клаус, – для нас лучше подходит слово «послы». Мы представляем… – он помедлил, – другую страну.
– Хотя, конечно, – сказал непрерывно распадающийся Петух, – не в любом устаревшем смысле чисто геополитических…
– Слово «хакер», – перебил Клаус, – имеет определенные криминальные коннотации…
– Чего мы никак не можем принять, – встрял Петух, – так как давным-давно учредили автономную реальность, где…
– Успокойся, – сказал Клаус, и Райделл перестал гадать, кто здесь главный. – Мистер Райделл, ваш работодатель мистер Лейни недавно стал, за неимением более удачного выражения, нашим союзником. Он привлек наше внимание к определенной проблеме, и мы, несомненно, только выиграем, оказав ему посильную помощь.
– Что за проблема?
– Объяснить это достаточно трудно, – сказал Клаус, кашлянув, – если вообще возможно. Мистер Лейни наделен крайне специфическим талантом, который недавно с блеском нам и продемонстрировал. Мы находимся здесь для того, мистер Райделл, чтобы заверить вас: все ресурсы «Застенного города» будут в вашем распоряжении в грядущем кризисе.
– Какой еще город? – спросил Райделл. – Какой еще кризис?
– Узловая точка, – сказал Петух голосом, журчащим, словно струйка воды в каком-то незримом баке.
– Мистер Райделл, – сказал Клаус, – вы не должны ни на секунду расставаться с проектором. Советуем вам использовать его при первой же возможности. Освойтесь с ней.
– С кем?
– Мы опасаемся, – продолжал Клаус, – что мистер Лейни, по состоянию здоровья, не сумеет продолжить дело. Некоторые из нас обладают тем же талантом, но проявляется он неизмеримо слабее. Если Лейни будет для нас потерян, мистер Райделл, то мы опасаемся худшего из возможных исходов.
– Господи Исусе, – сказал Райделл, – вы думаете, я понимаю, о чем речь?
– Поверьте, мистер Райделл, я вовсе не пытаюсь специально вас запутать. Сейчас нет времени для объяснений, а некоторые вещи, видимо, объяснить и вовсе невозможно. Просто запомните то, что вам сказали, и знайте: мы всегда к вашим услугам, вот адрес. А теперь вы должны незамедлительно вернуться в ту точку пространства, где спрятан проектор.
Они исчезли, вместе с ними исчез и черный двор замка, свернулся во фрактальную сферу зелено-розового неона, которая сжалась в точку и погасла во тьме за бразильскими солнцезащитными очками, оставив на сетчатке Райделловых глаз яркие искры.
30
«Близняшки»
Фонтейн провисел почти всю вторую половину дня на телефоне, пытаясь сбагрить зловещих японских пупсов Клариссы, обзванивая дилеров по списку в порядке убывания вероятности.
Он знал, что так дела не делаются, если хочешь заработать побольше, но он не был экспертом на кукольном рынке; кроме того, от этих копий «близняшек» у Фонтейна начинались кошмары.
Дилеры в основном норовили дешево купить оптом, чтобы затем продать коллекционерам подороже. Фонтейн давно понял, что если ты коллекционер, то дилеров насылает на тебя матушка-природа в целях разъяснения: что-то у тебя, парень, денег многовато. Но всегда был шанс отыскать прощелыгу, который знает кого-нибудь из числа особых покупателей, к кому стоит обратиться. Вот на что надеялся Фонтейн, когда начал обзвон.
Но после восьми бесполезных звонков ему пришлось вести переговоры с неким Эллиотом (залив Бискейн, Флорида), которого, как он знал, однажды посадили под электронный домашний арест за махинации с фальшивыми Барби. Это было федеральное преступление, а Фонтейн обычно старался избегать подобных людей, но у Эллиота, кажется, имелся выход на покупателя. Хотя он, как и следовало ожидать, всячески темнил.
– Состояние товара, – говорил Эллиот. – Три первостепенных пункта в этом деле суть состояние, состояние и еще раз
