— То есть у тебя был номер телефона моей мамы?
— Был.
— Тогда почему ты не позвонил сразу ей, когда нашёл Егора?
— Нуууу… — он как-то замялся, смутился и широко улыбнулся, самым невинным из всех возможных взглядов заглядывая мне в глаза. — Понимаешь, я должен был воспользоваться настолько шикарной возможностью увидеться с тобой под уважительным предлогом.
— Ты совсем спятил?! Если бы у Егора было что-то серьёзное, а ты потерял столько времени, пока договаривался со мной, а потом я с мамой, и ещё дорога… — я осеклась, заметив его выжидающую улыбку, и чуть не задохнулась от возмущения. — То есть ты мне наврал? Ещё и брата ради этого использовал?!
— Я просто немного… видоизменил историю, вот и всё. Врачи со скорой и правда меня напугали, что Егора отберут, но за деньги согласились быстренько посмотреть его и уехать, оформив ложный вызов. Они же и посоветовали показать его врачу повторно через несколько часов, чтобы исключить сотрясение, и я вспомнил про твою маму…
— Так ты ей всё же позвонил тогда?
— Десять очков Гриффиндору! — рассмеялся Максим, несколько раз чмокнув меня в щёку. — Подумал, что она наверняка сразу поймёт, что рану уже обработали. Но я бы и правда без тебя не справился, Поль. И не только с Егором.
Моя единственная нерешительная попытка вернуться домой на следующий же день закончилась провалом и каким-то непостижимым образом собранным мной лично чемоданом с самыми необходимыми на первое время вещами, с которыми я вернулась обратно к нему в квартиру.
Мы много ругались. Спорили, обижались друг на друга, долго искали пути достижения компромисса, иногда срывались по сущим пустякам, потому что не всегда справлялись с напряжением и, как и прежде, еле выносили те ожидания, что возлагали на нас окружающие.
Но не сдавались и не шли на попятную, научились выносить друг друга в самые тяжёлые и сложные моменты, находить правильные слова поддержки или просто молчать и быть рядом, когда это было нужно.
Скоро Максим вошёл в группу студентов, разработавших какую-то уникальную и безумно перспективную в использовании систему контроля управления для беспилотников, и дальнейшая работа над этим проектом занимала у него почти всё свободное от учёбы время.
Мне же хотелось просто не отставать от него, но с неоконченным журналистским образованием удавалось только писать какие-то простенькие мини-статьи в женские интернет-журналы. Правда, спустя год одно достаточно крупное издательство само связалось со мной и предложило вести у них постоянную колонку, осчастливив и одновременно с тем озадачив меня.
До сих пор не понимаю, что так понравилось им и набежавшим уже после тысячам постоянных читателей, но вот так нежданно-негаданно я смогла найти своё призвание.
Кто бы только сказал той закопавшейся в своих комплексах шестнадцатилетней Полине и чуть не сломавшей собственное счастье восемнадцатилетней Полине, что в двадцать четыре она будет ведущим журналистом в рубрике «про отношения»?
Максим, например, когда узнал о моей будущей работе, хохотал аж до слёз, стервец!
Скучать по Егору нам тоже не пришлось. Не проходило и пары месяцев, как он снова сваливался нам на голову (руки, шею и мои бедные волосы, жевать которые он отвык только к четырём годам), и всегда с неизменно раздражающей формулировкой «Ну как же теперь доверить его няне!» Мальчишкой он рос непоседливым, капризным, упрямым, но при этом очень смышлёным и добрым, и на самом деле мы с Максимом очень сильно к нему привязались, поэтому закатывали глаза, недовольно кривились, но ни разу не подумали всерьёз о том, чтобы отдать его кому-нибудь ещё или самим найти надёжную няню.
Периоды, когда он жил у нас, давались нелегко и срывали весь привычный распорядок жизни, зато добавляли в неё ярких красок.
— Ничего, Полли. Вот скоро пойдёт Егор в садик и тогда как заживём! Пока своих не заведём, — сонным голосом бормотал Максим в особенно тяжёлые вечера, уткнувшись мне носом прямо в плечо и стискивая мою талию так крепко, что тяжело становилось дышать. И ведь каждый раз умудрялся заснуть прежде, чем я успевала вставить своё категоричное и возмущённое «Да ни за что!»
Зато утром я с ехидной улыбкой напоминала ему, что заводить детей нам, вообще-то, мама моя не разрешает!
Не разрешала.
Пока на праздничном ужине в честь получения Максимом диплома (я защитилась на пару недель раньше него) с крайне ехидной улыбкой и при этом невинным взглядом мама не поинтересовалась:
— Так когда же нам внуков ждать?
Откашлявшись от шампанского, которым подавилась в тот же момент, я смогла впервые увидеть, как у Максима покраснели даже волосы.
Я могла бы рассказать ещё многое о нашей жизни. О взлётах и падениях, обоюдной нежности и вспышках раздражения, о спокойных тихих вечерах в объятиях друг друга и о том, как мы неделю спорили, шторы какого цвета купить в спальню.
Максим не стал безумным романтиком. В любой непонятной ситуации он продолжал затыкать мне рот шоколадом или поцелуем, все свои спонтанно принятые решения преподносил с виновато-смущённой улыбкой и несмелым выкриком «сюрприииз», зато внёс в свой календарь напоминание о цветах на все самые крупные праздники года.
Я не стала самоуверенной и заводной. Часто бесилась из-за его шуток, могла полдня ходить унылой из-за того, что не получалось написать финальный абзац в статье, зато в период с ноября по март научилась сдерживать в себе зудящее желание напомнить ему надеть шапку перед выходом на улицу.
Единственное, в чём я точно уверена спустя столько лет с начала нашей истории — что из принципа не покажу ему сделанный только что положительный тест на беременность, пока он сам не подарит мне кольцо, которое уже месяц прячет в своём письменном столе, ожидая подходящего момента.
И, конечно же — что любовь способна преодолеть всё. Даже запрятанный глубоко внутри страх впустить её в свою жизнь.
Глава 40. Ещё один эпилог, или откровения Риты Анохиной.
Мы были друзьями днём и любовниками — ночью.
Не сговариваясь и никогда не обсуждая это, не планируя наперёд и не придумывая никаких глупых правил и ограничений. Просто так вышло с самого начала: днём мы делились друг с другом новостями из жизни, обсуждали книги и фильмы, шутили и смеялись и никогда не тянулись к чему-то большему. Ночью мы сдирали друг с друга кожу зубами, сцеловывали и слизывали, как дикие звери, отдавались на волю инстинктам и дикой похоти и останавливались только в тот момент, когда еле хватало сил дышать.
Не знаю, почему при свете дня нас не тянуло упасть в объятия или слиться в поцелуе, а в ночной мгле никогда не возникало желания поговорить.
Это всё было странно. Неправильно. Как и все наши отношения, которые я и отношениями-то назвать не могла.
Скорее болезнью, созависимостью, пагубной привычкой, потянувшейся табачным шлейфом от первых роковых столкновений в курилке нашей гимназии. Тогда, много лет тому назад, я часто думала, что было бы, не выбери он однажды место рядом со мной, не перекинься мы парой нейтрально-вежливых фраз, не заведи разговор на одну из тысяч общих тем.
