Старый рыцарь никак не мог решиться сдержать свое слово, но не потому, что ему не нравился выбор его дочери, — он по-отцовски привязался к будущему зятю, видел в нем образ своей цветущей молодости, одобрял его поддержку герцога, — но горизонты счастливой жизни Ульриха, так же как размышления старого рыцаря, были подернуты облаками; он предполагал, что ситуация изменится, и глубоко страдал оттого, что герцог упускал некоторые возможности и не использовал его советов, предпочитая решать все тайком со своим канцлером. Потому-то отодвигал и отодвигал этот счастливый день. Однако милые глаза дочери, в которых старик читал молчаливый упрек, настойчивые просьбы Георга побудили его наконец назначить определенный срок.
Герцог решил принять самое деятельное участие в подготовке свадьбы. Он вспоминал те ночи, когда старый рыцарь выказывал ему свою привязанность, а его прелестная дочь, не страшась непогоды и холода, еженощно встречала его у подъемного моста и кормила горячей пищей.
Герцог припомнил свои юные годы, период собственного жениховства, те жертвы, на которые пришлось идти, и то, как сам всегда ценил любовь и верность.
Старый рыцарь и его дочь были по-прежнему гостями в герцогском замке, теперь же Ульрих приказал обставить красивый дом рядом с церковью и вечером накануне свадьбы передал от него ключи барышне Лихтенштайн с пожеланием, чтобы она всегда жила в нем во время своих приездов в Штутгарт.
Наконец наступил день, о котором так страстно мечтал Георг. Он перебрал в памяти все перипетии своей любви и подивился тому, как неожиданно для него развивались события. Вспоминая свой путь из Ульма на родину, разве думал он, что счастье так близко? А герцог, с которым он собирался сражаться в рядах союзных войск, — кто мог предположить, что тот будет способствовать его счастью? С какой радостью он размышлял теперь о том дне, когда стало возможным прошептать Марии слова любви после пережитого страха, что отец ее — враг союза и она должна с ним уехать.
Живы были в его памяти и несчастливые часы грустного прощания с любимой в саду Берты, когда он полагал, что потерял ее, может быть, навсегда. Каждое слово возлюбленной Георг помнил, будто она произнесла его лишь вчера, и удивлялся ее уверенности в грядущем счастье, когда будущее было покрыто мрачной завесой и не было ни малейшего проблеска надежды.
«Эта вера не обманула ее, — подумал юноша, взволнованный воспоминаниями. — В ее чистой душе живет святое чувство, которое способно провидеть будущее и возвещать счастье, что выпадет на нашу долю…»
Деликатный стук в дверь прервал размышления Георга. Это был разряженный в пух и прах Дитрих фон Крафт.
— Как? — удивился секретарь Ульмского совета, всплеснув руками. — Неужели вы собираетесь венчаться в этой куртке? Скоро девять часов. На лестницах и галереях уже разгуливают свадебные гости, разряженные в шелка и бархат, а вы, главная персона на этом празднике, смотрите безразлично в окно, вместо того чтобы позаботиться о подходящем костюме!
— Вон лежит свадебный наряд, — рассмеялся Георг. — Берет с перьями, плащ и куртка — все подготовлено лучшим образом, только я совсем не думал о том, что придется надевать на себя всю эту мишуру. Старая куртка мне дороже любой другой. Я в ней пережил тяжелые дни своей жизни, но одновременно и самые счастливые.
— Да-да! Вы носили ее в Ульме. Вспоминаю, как вас в этом голубом костюме Берта описывала так, что я почувствовал невольную ревность. Мишурой вы назвали свой новый наряд? Черт побери! Хотел бы я всю жизнь носить подобную мишуру! Белое платье, затканное золотом, голубой бархатный плащ! Ничего красивее я не видел. Вы выбирали все осмотрительно: такой наряд очень подойдет к вашим каштановым волосам.
— Герцог мне его прислал, — ответил Георг, одеваясь, — для меня это слишком дорого.
— Какой замечательный человек этот герцог! Только сейчас, пробыв здесь некоторое время, я понял, как отличается тутошняя жизнь от нашей, ульмской. При дворе все не так, как в городе, и звание «герцог Вюртембергский» звучит гораздо возвышеннее, нежели бургомистр Ульма. Однако я не хотел бы быть в его шкуре. Вы не знаете, кузен, что дела его вновь пошли под гору.
— О, вы повторяете старую песню, господин Дитрих. Вспомните, как вы в Ульме рассуждали о политике и о том, как будете управлять Вюртембергом. И что же?
— А разве я не попал в самую точку? — с важной миной ответил секретарь. — То, что я предрекал, свершилось: швейцарцы отправились по домам, страна была нами завоевана, замки захвачены.
— Да-да, вы помогли их захватить, — рассмеялся Георг, — путешествуя в носилках. Но тогда вы еще сказали, что герцог никогда сюда не вернется. А он сидит в своей столице как ни в чем не бывало.
— Не совсем так, как вы думаете. Конечно, я хотел бы пожелать, чтобы он удержал свою страну, но заметьте, важные господа всё принимают на свой счет, нам же достается лишь честь сложить за них свои головы. Однако не все так гладко складывается, как думают здесь. Изгнанные союзники сообщили обо всем из Эслингена императору, союз возрождается, возле Ульма вновь собирается свежее войско.
— Не продолжайте. Я точно знаю: герцог собирается примириться с Баварией.
— Он-то хочет, но не сможет. Там слишком много загвоздок. Но что я вижу! Вы собираетесь надеть старую перевязь на великолепный свадебный костюм? Фи, кузен, она же к нему не подходит!
Жених с нежностью посмотрел на перевязь.
— Вы этого не поймете. На самом деле эта перевязь больше всего подходит к свадебному наряду. Это первый подарок Марии. Она ткала ее тайком по ночам в каморке, узнав о предстоящей разлуке. В перевязь впрядены ее слезы, она часто подносила ее к губам. Эта волшебная перевязь была моим утешением, в дни несчастья я обращал к ней свой взор. Она была со мною в несчастье, так должна оставаться и в счастье.
— Ну, как хотите, надевайте ее во имя Бога. А теперь поскорее берет на голову, да накиньте плащ, а то в церкви уже зазвонили. Поторопитесь, не заставляйте невесту ждать!
Секретарь окинул жениха придирчивым взглядом знатока, поправил пряжку, распрямил складочку, приподнял перо на берете и остался доволен произведенным осмотром. Стройный высокий юноша с мужественными глазами показался ему достойным его милой кузины.
— Видит бог, — проговорил он одобрительно, — вы выглядите так, будто созданы для подобного торжества. Какое счастье, что вас не видит Берта, а то бы у нее вновь закружилась голова! Идемте же, идемте! Я горжусь тем, что буду вашим дружкой, даже учитывая то, что вернусь в Ульм на две недели позже.
Щеки Георга разгорелись, сердце отчаянно стучало, когда он покидал свои покои. Невероятная радость, вызванная ожиданием исполнения самого заветного желания, охватила все его существо, когда он в сопровождении Дитриха шел по галереям замка.
Дверь распахнулась, и перед ним предстала Мария во всей своей красе, окруженная дамами и барышнями, приглашенными герцогом, чтобы быть сегодня в ее сопровождении. Мария залилась румянцем, увидев жениха, и разглядывала его с таким чувством, будто черты любимого лица приобрели новое очарование. Потом она опустила глаза, встретясь с восторженным взглядом любимого. Что бы только не отдал Георг за то, дабы привлечь милую к своему сердцу и запечатлеть на ее губах утренний поцелуй любви, но строгий рыцарский закон в этот день воздвигал между ними огромную пропасть. Жениху не разрешалось прикоснуться к невесте, прежде чем священник не соединит их руки, а невеста не смела даже взглянуть на своего жениха. Почтительно и скромно, опустив глаза долу, сложив руки под грудью, должна она безмолвно стоять — так предписывал рыцарский обычай. Конечно, подобная поза кажется вынужденной и неловкой, но природа всегда берет верх в печали и радости, красота и очарование пробиваются даже сквозь неестественную манеру поведения. Так было и с Марией. Нежный румянец играл на ее щеках, в уголках губ скрывалась легкая улыбка, сквозь длинные ресницы проскальзывал, подобно солнечному лучу, сияющий взгляд голубых глаз — все это создавало образ застенчивой любви, которая раскрывает объятия любимому, нежно произносит его имя и взглядом обещает исполнение желаний.
