— Что он делает? — утратив терпение, рассердился Атвар. Золрааг перевел вопрос. Мойше Русецкий ответил:
— Я смотрю через Нил на пирамиды.
— Зачем? — спросил Атвар, все еще рассерженный. — Почему вас интересуют эти — что это такое? — эти большие похоронные монументы, так ведь? Они массивны, да, согласен, но они варварские, даже по тосевитским меркам.
— Мои предки были рабами в этой стране три, а может быть, четыре тысячи лет назад, — ответил ему Русецкий. — Может быть, они помогали возводить пирамиды. Так говорится в наших легендах, хотя я не знаю, правда ли это. Кто вспоминает теперь о древних египтянах? Они были могущественны, но они исчезли. Мы, евреи, были рабами, но мы по-прежнему здесь. Откуда вы можете знать, что разовьется из того, что есть сейчас?
Теперь у Атвара от удивления открылся рот.
— Тосевитские претензии на античность всегда вызывают у меня смех, — сказал он Золраагу. — Если послушать, как Большой Урод говорит о трех или четырех тысячах лет — это шесть или восемь тысяч наших, — так это большой исторический период. Мы к этому времени уже поглотили и Работев, и Халесс, и некоторые из нас уже думали о планетах звезды Тосев. В истории Расы это случилось всего лишь позавчера.
— Истинно так, благородный адмирал, — ответил Золрааг.
— Конечно, истинно, — сказал Атвар, — и вот поэтому мы в конце будем торжествовать по случаю нашего поселения здесь, несмотря на противостояние, вызванное неожиданным технологическим прорывом Больших Уродов. Мы довольствуемся в продвижении вперед по одному малому шагу каждый раз. А здесь целая тосевитская цивилизация, как только что сказал Русецкий, двинулась вперед, по обычаю Больших Уродов, сломя голову — и потерпела огромное поражение. У нас нет таких трудностей, не будет и в дальнейшем. Мы обосновались, пусть даже всего лишь на части этого мира. С прибытием флота колонизации наше присутствие станет неопровержимо постоянным. И нам останется дождаться очередного тосевитского коллапса культуры, распространить наше влияние на области, где он произойдет, повторяя этот процесс, пока на этой планете не останется ни одного места, не подконтрольного Империи.
— Истинно, — повторил Золрааг. — Из-за тосевитских сюрпризов флот вторжения может не выполнить все, что предусматривал план, составленный на Родине. — Вряд ли Кирел мог быть более осторожным и дипломатичным, выражая эту мысль. — Однако завоевание продолжится, как вы сказали. В конце концов, какое будет иметь значение, если на это понадобятся поколения, а не дни?
— В конце концов это не имеет никакого значения, — ответил Атвар. — История на нашей стороне.
* * *
Вячеслав Молотов кашлянул. Последний Т-34 уже давно прогрохотал по Красной площади, но воздух был по-прежнему насыщен дизельными выхлопами. Если Сталин даже и ощущал дискомфорт, то не подавал виду. Он хмыкнул с доброй улыбкой:
— Что ж, Вячеслав Михайлович, это был не совсем Парад Победы, не такой, какого мне бы хотелось в ознаменование победы над гитлеровцами, но он будет, он будет.
— Несомненно, товарищ генеральный секретарь, — сказал Молотов.
Один раз в своей жизни Сталин допустил ошибку, недооценив ситуацию. Когда Молотов отправился в Каир, в глубине души он ждал провала миссии — из-за непримиримой позиции, которую он по требованию Сталина должен был там занять. Но если, разгадывая намерения Гитлера, Сталин чудовищно ошибся, то действия ящеров он просчитал правильно.
— Ящеры в точности соблюдают соглашение, к которому вы их вынудили, — сказал Сталин. Военные демонстрации вроде сегодняшней приносили ему такую же радость, как мальчишке, играющему с оловянными солдатиками. — Они убрались с советской земли, за исключением территории бывшей Польши, которую они выбрали, чтобы закрепиться. И здесь, товарищ комиссар иностранных дел, я вашей ошибки не нахожу.
— За что я благодарю вас, Иосиф Виссарионович, — ответил Молотов. — Лучше иметь общие границы с теми, кто соблюдает соглашение, чем с теми, кто нарушает их.
— Точно так, — сказал Сталин. — И изгнание нами остатков немецких войск с советской земли продолжается вполне удовлетворительно. Некоторые области на южной Украине и вблизи финской границы еще в опасности, но в целом гитлеровское нашествие — как и нашествие ящеров — может рассматриваться как дело прошлого. Мы снова двинемся вперед, к истинному социализму.
Он сунул руку в карман брюк и вынул трубку, коробок спичек и кожаный кисет. Открыв его, он набил трубку, затем зажег спичку и подержал ее над чашечкой. Его щеки втянулись, когда он втянул воздух, чтобы трубка разгорелась. Из трубки поднялся дымок, облачка дыма появились и из его ноздрей и угла рта.
Молотов наморщил нос. Он ожидал почувствовать махорку, едкую вонь которой можно было сравнить с дизельными выхлопами после чистого воздуха. Но то, что курил Сталин, имело богатый и полный вкуса аромат, который, казалось, можно нарезать ломтями и подавать на блюде на ужин.
— Турецкий? — спросил он.
— Вообще-то нет, — ответил Сталин. — Американский — подарок президента Халла. Более слабый, чем мне нравится, но в своем роде неплохой. А вскоре будет и турецкий. Поскольку северный берег Черного моря находится под полным нашим контролем, возобновится движение судов, и мы начнем поставки по железной дороге из Армении и Грузии.
И как обычно, упомянув свою родину, он посмотрел на Молотова лукавым взглядом, как бы напоминая о своем происхождении. Не склонный к безрассудным действиям, Молотов промолчал. Сталин снова выпустил клуб дыма и продолжил:
— И конечно, нам также потребуется выработать подходы к торговле с ящерами.
— Товарищ генеральный секретарь? — спросил Молотов.
Скачки мысли Сталина оставляли логику далеко позади. Иногда это приносило советскому государству большие выгоды: так, безжалостная индустриализация, объекты которой оказались за пределами дальности действия нацистской авиации, помогла спасти СССР во время войны с Германией. Конечно, противостоять нападению было бы легче, если бы не убежденность Сталина в том, что все, кто предостерегал его о скором нашествии гитлеровцев, лгали. Нельзя было сказать наперед, можно ли довериться интуиции. Оставалось только ждать. А когда речь шла о судьбе советского государства, процесс ожидания был очень нервным.
— Торговля с ящерами нужна, — повторил Сталин словно неразумному дитяти. — В регионах, которые они занимают, не производится все то, что им требуется. Мы будем снабжать их сырьем, которого им будет недоставать. Как социалисты мы не можем быть хорошими капиталистами и при обмене будем сильно проигрывать — пока не начнем использовать производимые ими товары.
— А-а. — Молотов начал понимать. На этот раз, похоже, интуиция Сталина сработала как надо. — Вы хотите, чтобы мы начали копировать их методы и приспосабливать их для наших нужд.
— Правильно, — сказал Сталин. — Мы должны были делать то же самое с Западом после Октябрьской революции. Нацисты нанесли нам тяжелый удар, но мы выдержали. Теперь мы — и все человечество — отдали половину мира ящерам в обмен на будущее для следующего поколения.
