– Знаешь ли ты, что я женился на тебе ради твоих глаз?
– Моих глаз?
Я озадаченно посмотрела на мужа. Его губы растянулись в улыбке.
– Ну и ради всего остального тоже! – добавил он и засмеялся.
Машинально похлопывая Дункана по спинке, он жадно смотрел на меня.
– Сейчас твои глаза цвета спокойного моря. Их цвет все время меняется. Временами они зеленые, временами – серо-голубые. Стоит на тебя посмотреть, и я уже знаю, какое у тебя настроение. Вот сейчас ты счастлива!
– Конечно, я счастлива, ведь мои любимые мужчины рядом, – сказала я и тоже улыбнулась.
Он кивнул, и мы немного помолчали. Его глаза тоже были переменчивыми. Порой они были такой невероятной голубизны, что мне хотелось утонуть в них. А иногда – темными и непроницаемыми, беспросветными. Чтобы научиться разгадывать состояние души Лиама, мне пришлось изучить язык его тела. Но часть ее оставалась для меня загадкой. И тогда я сказала себе, что впереди у нас – целая жизнь и я еще успею ее разгадать. Исполненная раздумий тишина все длилась и длилась… Лиам очертил мои губы кончиком указательного пальца, долго смотрел на меня, и наконец тихий шепот коснулся моего уха:
– Я убивал ради тебя, a ghràidh. И, если понадобится, снова убью без угрызений совести. И ради нашего сына тоже. Я никому больше не позволю отнять у меня тех, кого люблю. Никогда!
Казалось бы, простые слова, но сколько крылось за ними! Он взял меня за руку, переплел свои пальцы с моими и прижал мою ладонь к своей щеке. Я ощутила тепло его кожи и колючую щетину. Дункан выбрал этот момент, чтобы срыгнуть, и начал сучить ножками, словно личинка, которая хочет вырваться из кокона. Лиам посмотрел на сына. Убедившись, что малыш не собирается выдать бо́льшую часть съеденного ему на плечо, он перевел взгляд на меня и снова заговорил.
– Я хотел убить ее, Кейтлин, – тихо произнес он. – Убить Меган. Я ее не любил. Я просто пользовался ею, ну, чтобы…
– Ты не мог знать.
Он хмыкнул и потерся носом о растрепанную макушку сына.
– Любовь может убить любовь.
Я посмотрела на него вопросительно. Он объяснил:
– Я говорю о любви Исаака к Меган.
– Лиам, это не могла быть любовь.
Он пожал плечами. Дункану это не понравилось, он захныкал и сунул себе в рот кулачок, чтобы его пососать.
– А что такое любовь? Зов сердца, страсть, вожделение? Ей нет объяснения, и она толкает нас на необдуманные поступки, которые ранят, иногда очень больно. Меган пришлось много выстрадать. И Исааку тоже.
В глубине его взгляда промелькнула грусть. Пока ему было трудно говорить об Исааке. Может, позже, но не сейчас.
Лиам поднес мою руку к губам и нежно ее поцеловал. Лунный свет падал на темные волосики Дункана. Я большим пальцем пригладила вихор на головке сына и закрыла глаза. Сладкий запах развешанных под потолочными балками трав, более острый – торфа в очаге, мускусный, со смоляными нотками – аромат кожи Лиама… Я молила Господа, чтобы он позволил мне запомнить этот миг счастья на всю жизнь.
– A ghràidh…
– Что? – отозвалась я тихо.
– Если моя любовь к тебе станет безрассудной, убей меня!
От удивления мои глаза расширились. Он же смотрел на меня серьезно.
– Я не переживу, если сделаю тебе больно.
– Лиам!
– Пообещай!
– Я не могу обещать такое!
Он ничего на это не ответил и отвернулся. Лицо его растворилось в черном бархате ночной темноты. Я смотрела на него с любовью.
– Лиам, обещай мне, что никогда не станешь любить меня безрассудно.
Губы его изогнулись в лукавой улыбке. Он посмотрел на меня с восхищением и ласковым укором.
– Хитрая какая… Хорошо, обещаю!
– Только не забывай, в Хайленде обещаний не нарушают!
Тихий хриплый смех ласково коснулся моего слуха. Лиам чуть отстранился, поцеловал Дункана в макушку и положил его обратно в колыбель. Малыш дернул ручками, издал чудной, похожий на мурлыканье звук, от которого молоко, которое осталось после кормления, вспенилось вокруг его маленького рта, и заснул. Лиам наклонился над кроваткой и положил руку на головку сына. Голос его преисполнился торжественности, которой требовал ритуал благословения:
– Благословен будь, мой сын, и да хранит тебя Господь от всех несчастий! Я желаю тебе всех радостей жизни, желаю, чтобы ты был так же счастлив, как я сейчас. Никогда не забывай, что ты шотландец по крови, хайлендер и…
Он помолчал, выпрямился, обхватил ладонями мое лицо и заглянул мне в глаза.
– …и знай, что…
Он жадно смотрел на меня. Одна рука его переместилась мне на спину. Я приложила ладонь к его влажной груди, туда, где минуту назад был Дункан. Сладкий аромат малыша смешался с запахом его кожи. Я закрыла глаза. Желание волнами медленно накатывало на меня, завладевая каждой частичкой моего тела.
– Нет! Посмотри на меня! Хочу видеть твои глаза!
Он погладил меня по спине, и я подчинилась. Веки Лиама были прикрыты, но я все равно видела в глазах мужа обуревавший его огонь. Он обжигал меня, проникал в самую душу, чтобы овладеть ею и сделать своей пленницей. И я охотно позволила ему это. Лиам заговорил снова:
– …и знай, что твоя мать – ирландский ветер, прилетевший в мою страну вересков. Кейтлин, ты разбудила огонь, который угас во мне. И я буду любить тебя ad vitam æternam.
То было его обещание. Он чуть отстранился, чтобы посмотреть на меня. Бледный шрам-полумесяц поблескивал у него на груди – напоминание о дуэли на лесной опушке. Я провела по нему пальцем. Он посмотрел вниз, и мускулы его напряглись. Раны его зажили, ну, по меньшей мере те, что можно было увидеть. Он вздохнул, и этот вздох прозвучал как глухой стон, изгнавший из его груди всех демонов, ее населявших. И резко притянул меня к себе.
– Святые вседержители! Как же все-таки я тебя люблю!
Луна освещала измятые простыни в изножье кровати. Ночная прохлада текла по моей влажной от пота коже. Губы Лиама мягко прильнули к шраму у меня на плече. Наши тела, все еще горящие страстью, прижались друг к другу, превратившись в единое целое.
Я любила мужчину, согревавшего меня. Год назад я не знала его, а сегодня он и наш сын стали смыслом моей жизни, моим портом, моим причалом. В этой долине я обосновалась со своим скудным багажом. И в этом доме моя израненная душа нашла пристанище.
Я в полной мере наслаждалась моментом счастья, зная, что долго он не продлится. В нашей жизни было все, кроме покоя.
Присутствие sassannachs было постоянным напоминанием о нависшей над кланами угрозе. Англия беспощадно давила всех, кто отказывался ей подчиниться, и открытая ненависть к хайлендерам стала лишь предзнаменованием того, какая участь была им уготована в грядущие годы.
