главным помощником. Первые годы, где-то до 1994-го, все мы в лавке работали вместе, варились в одном котле. Потом начал отпочковываться «зал», как поначалу называли комнатушку, в которой пытались торговать «прикладным», но в основном иконами и картинами. Помню, как в этой комнате на складном столе, который лотошники «Акции» использовали для уличной торговли книгами, стояли «Мальчики» Бориса Григорьева, замечательная капитальная живописная работа, наверное, лучшее, что вообще когда-либо продавалось там. (Они были проданы за 7 тысяч долларов, это я помню хорошо, потому что оплакивал полную невозможность купить ее; купил же ее В. С. Михайлович, о ком ниже, а далее продавалась она сильно дороже в новом «Раритете» и досталась С. А. Шустеру. Это полотно упоминает в своих мемуарах М. М. Климов, но несколько неточно излагает генеалогию.) В любом случае М. Е. и Б. М. поняли, что «не книгой единой жив антиквар», и постепенно увлеклись «вещизмом».
С того момента К. К. уже был главным в букинистическом отделе вплоть до 1999 года. Наши отношения были хорошими, К. К. меня держал за своего ученика, но в какой-то момент я, что называется, подрос, и было ясно, что скоро вот-вот выпорхну из теплого гнездышка во взрослый мир. В это время, когда я уже сошелся с А. Л. С. (о чем ниже), но продолжал работать в «Акции», произошел конфуз, который сильно повредил идиллическим нашим отношениям.
Купил однажды К. К. у населения «на вес» стопку документов конца XIX века, разных метрик и так далее. Лавка торговала и этим, а заодно дореволюционными фотографиями (однажды я умудрился найти среди них карточку старшей сестры моей прабабки, чем удивил всех). Так вот, один из документов – метрическое свидетельство о рождении сына у профессора Московского университета Н. Бугаева. Я спрашиваю: «Сколько стоит?» К. К. особенно не стал вчитываться, покрутил в руках и назвал мелочную цифру. Я купил. Потом мы с А. Л. С. то ли выставили это на аукцион, то ли просто разговоры начались, в общем, К. К. от какого-то доброхота узнал, что «Петя-то ваш такую вещь где-то купил и продал в музей Белого за большие деньги!».
Суть не в том, что это была подлинная метрика Б. Н. Бугаева, он же Андрей Белый, которая ныне украшает коллекцию музея писателя, а в том, что К. К. почувствовал себя посаженным в лужу. Виноват в этом был я. Формально я не обязан был никому ничего говорить, но поступил некрасиво и старика Карла очень огорчил. Сейчас, конечно же, я об этом сожалею, да и вообще правильнее было этот предмет оставить себе и не продавать.
Но назад не воротишь.
В попытках оправдаться скажем, что не только нам удавалось совершать такие покупки у К. К., и отвлечемся на портрет еще одного книжника, который был частым гостем Карла.
Игорь-усы
Игорь Федорович Владимиров по прозвищу Игорь-усы был постоянным нашим посетителем. По образованию далеко не филолог, но был таковым по призванию. Вырос он в Риге, куда на работу был направлен отец-мостовик; там Игорь-еще-не-усы поступил в Рижский политехнический институт, одновременно увлекался фехтованием, ну а заканчивал образование уже в Ленинградском кораблестроительном институте, после чего до начала 1990‐х трудился по своей инженерной специальности.
Запомнился он мне, прежде всего, теплыми отношениями с Карлом Карловичем; скрепляло их в значительной степени то, что Игорь-усы был «рижанин», хотя и жил в Малаховке. Общей же их чертой было крайне редкое у книжников благородство, сочувствие к интересам коллег, что позволило им ничуть не рассориться после одной из покупок (см. ниже). И конечно же, их объединяло трезвое отношение к советской власти: Карл, как и все мы, был под большим впечатлением, когда Игорь-усы, видимо, по работе в Минморфлоте на проспекте Маркса, оказался инженером при демонтаже «Железного Феликса».
Игорь-усы интересовался литературой ХX века, хорошо знал ее (в очередной раз повторим вкладываемый нами в слово «знал» смысл – читал от корки до корки все книги, которые проходили через его руки); отсюда, вероятно, и его собственный писательский опыт. Выбирая книги, он их подолгу рассматривал, читал фрагменты; для решения о покупке издания Игорю было мало осознания редкости – ему должно было нравиться и содержание. Эта литературная въедливость, лишенная, впрочем, всякой назойливости для окружающих, принесла Игорю-усы и главную удачу его жизни: в начале 1991 года он купил у Карла Карловича в нашей лавке стопку газетных вырезок со статьями И. Я. Лежнева. Причиной интереса Игоря-усы стало то, что листы машинописи, на которые эти вырезки были наклеены, напомнили ему фрагменты «Белой гвардии»; уже дома, в Малаховке, он пришел к более важному выводу: им были приобретены листы авторизованной машинописи последней главы романа М. А. Булгакова, без малого два авторских листа текста. История их такова: машинопись была передана в 1925 году писателем И. Я. Лежневу, но не увидела света вследствие закрытия журнала «Россия», в котором печатался роман, и позднее была пущена издателем на «оборотки».
Так Илья Иванович Рудольфи сделал из Игоря-усы литературоведа. Игорь Владимиров превратился в исследователя творчества Булгакова (да и не только – и Гоголя, и Достоевского, и других). Пришлось Игорю-усы в новой шкуре несладко: его находка многими оспаривалась, ведь деятели науки не только зачастую пренебрежительно относятся к любителям, но и уж совсем не готовы смириться с тем, что столь выдающееся открытие сделано не доктором филологических наук, а выпускником Корабелки. И даже после того, как свое решающее слово сказала Мариэтта Омаровна Чудакова, посвятив открытию объемную статью «Необыкновенные приключения рукописи (Михаил Булгаков в Москве 1991–1992)» в «Литературной газете», Игорь-усы все равно еще очень долго не мог издать полный текст романа с неизвестным ранее окончанием, преодолевая сопротивление научного мира.
Так его и не преодолев, он смог осуществить издание на частные средства в 1998 году. (Вероятно, именно ради этого Игорь-усы вынужден был тогда расстаться с прекрасным экземпляром первой книги Н. Гумилева; в тот момент он продал «Путь конквистадоров» нам с коллегой, мы вскоре продали ее кому-то еще; когда же через двадцать лет мы вновь приобрели эту редкостную книгу, то были рады как дети, увидев на ней нашу инвентарную помету 1990‐х годов и поняв, что это за экземпляр.) После опубликования новой версии «Белой гвардии» Игорь-усы навсегда остался занозой для некоторых исследователей Булгакова, и они уж совсем ненаучно пинали его при всякой возможности, редуцируя свой слог до подобия площадной брани. Да и ныне, вероятно, кто-то наверняка думает, что это не Карл Карлович недосмотрел, продав на вес авторизованную машинопись Булгакова, а Игорь-усы сам придумал и
