костяшки пальцев имели странную форму из-за того, что, как я предположила, были годами грубой работы. У него были длинные пальцы, коротко подстриженные ногти, и у него был длинный шрам, пересекающий тыльную сторону левой руки.
Я подняла бровь на это.
Касаясь кончиками пальцев неровной линии на тыльной стороне его ладони, я спросила: — Как это произошло?
— Шпильки для ботинок, — объяснил он, глядя на наши соединенные руки. — Незаконный ручной штамп в раке во время полуфинала клуба два года назад, что привело к семи ушибам и столбняку.
Я поморщилась. — Ой.
Он резко выдохнул. — Да.
— У тебя есть еще?
— У меня есть несколько, — ответил он, с любопытством глядя на меня.
— Могу я посмотреть?
Джонни долго смотрел на меня, прежде чем медленно кивнуть:
— Если ты хочешь.
— Да, — ответила я, желая занять его мысли, пока он ждет приезда скорой помощи.
— Я тревожилего больше раз, чем помню, — сказал мне Джонни, указывая на свой нос. — Худшее время было прошлым летом. — Он поморщился, прежде чем добавить: — Им пришлось подпиливать кость и переламывать ее, чтобы установить на место.
Мои глаза расширились.
— На место?
— Да. — Он ухмыльнулся. — Я ходил по этому месту, касаясь носом щеки.
— Боже, — простонала я, чувствуя, как меня выворачивает наизнанку. — Это варварство.
— Это регби, — засмеялся он, а затем громко грюкнул, вздрогнув от боли.
— Что еще? — Я поспешила спросить.
Испустив болезненный вздох, Джонни подробно рассказал мне о том, как у него лопнул аппендикс, когда ему было тринадцать, а затем его желудок вывернулся наизнанку, когда он выздоравливал, что привело к еще одной процедуре, прежде чем побаловать меня близким и личным общением с его шрамом на животе.
Пузо было глупым словом, чтобы использовать его при описании.
Это был слишком мягкий, слишком невинный термин, чтобы описать то, чем он обладал.
У мальчиков были животы.
Было совершенно ясно, что Джонни больше не мальчик.
Этот пресс и эта темная дорожка волос под его пупком объясняются этим.
Затем Джонни наклонился вперед и указал на отвратительно выглядящий кусок потертой кожи над его правым коленом.
— Это поставило меня в задницу на все лето.
— Что случилось? — Я пискнула. — Регби?
— На этот раз, нет. Это случилось за пределами поля, когда мне было десять, — ответил он. — Несколько старших парней в моей школе подбили меня прыгнуть со скалы в Сандерс — Пойнт…
— Это пятидесятифутовое место для дайвинга, где мы обычно зависали дома, — объяснил Джонни. — Тогда я был сумасшедшим маленьким ублюдком, сражался с большими парнями, думая, что я невероятный халк. — Он покачал головой и нежно улыбнулся. — Оказывается, я не был им, и я имею рентген и неделю в больнице, чтобы доказать это.
— Господи, — выдавила я. — Тебе было всего десять! Ты мог умереть.
— Теперь я больше. — Он грустно улыбнулся. — Труднее сломать.
— Да. — Я крепко сжала его руку. — Это правда.
Джонни показал мне еще несколько своих боевых ран, посмеиваясь каждый раз, когда я стонала или давилась.
Разговор, казалось, отвлекал его от его боли, и я была рада.
Его плечи уже не были так напряжены, и чем больше мы разговаривали, тем больше исчезала скованность в его теле.
— О, и я сломал скулу, когда мне было четырнадцать. — Джонни наклонил свое лицо близко к моему. — Видишь там? — Он указал на тонкую серебристую линию, пересекающую верхнюю точку его левой щеки. — Сейчас ты едва ли это видишь, но это было чертовски больно.
— О, да, — задумчиво произнесла я, осматривая тонкий шрам. — Я никогда раньше этого не замечала. — Я перевела взгляд на его бровь. Не в силах остановиться, я протянула руку и снова провела большим пальцем по его брови. — Почему она всегда кровоточит?
— Не было шанса исцелиться, — объяснил он, оставаясь совершенно неподвижным, пока я неуместно прикасалась к нему. — Заживет должным образом, как только сезон закончится.
— О, — прошептала я, ища на его лице еще больше скрытых боевых ран.
Когда мои глаза снова встретились с его, я обнаружила, что он наблюдает за мной, его темно-синие глаза горят и устремлены на меня.
— Игрок из Ройс причинил тебе боль там? — Я наклонила голову туда, где полотенце было накинуто на его бедро. — Так вот почему ты потерял сознание?
Джонни неохотно кивнул.
— Можно мне посмотреть? — Спросила я, мой голос был едва громче шепота.
Он напрягся.
— Пожалуйста?
Он медленно покачал головой.
— Шэннон, я не думаю, что это хорошая идея.
— Пожалуйста? — Повторила я, нервно глядя на него. — Я уже знаю, что там, и ты показал мне другие.
— Это плохо, Шэннон, — хрипло ответил он. — Поверь мне, ты не захочешь это видеть.
— Ты можешь доверять мне, — прошептала я. — Я никому не скажу.
Джонни долго смотрел на меня, не сводя с меня глаз, прежде чем тяжело выдохнуть.
Плечи опустились, он опустил руки по бокам, но не сделал ни одного движения, чтобы показать мне.
— Можно мне? — Я спросила.
Он закрыл глаза и натянуто кивнул.
Я поняла, что он давал мне поводья, чтобы делать то, что я хотела.
Дрожа, я убрала полотенце и уставилась на то, что выглядело как недавно зашитый шрам на внутренней стороне его правого бедра.
Его бедро было опухшим, фиолетового цвета, а выглядящий сердитым, мокнущий шрам был частично скрыт тканью его боксеров.
— О боже, Джонни, — выдохнула я, соскальзывая со скамейки на пол, чтобы получше рассмотреть его.
— Не делай мне больно, — предупредил он болезненно уязвимым тоном.
— Я не буду, — пообещала я, опускаясь на колени между его ног и ожидая, когда он даст мне добро.
Натянуто кивнув, Джонни откинул голову назад и закрыл глаза, крепко сжав челюсти.
Я осторожно потянулась к подолу его боксерских трусов и осторожно сняла ткань с его плоти, только чтобы ахнуть при виде.
Его бедро было волосатым, за исключением шестидюймового участка кожи.
И этот конкретный шестидюймовый участок кожи был опухшим, выглядел жестким и ужасного коричневато-желтого цвета.
— Он сочится, — прошептала я, проводя пальцами по неровному следу там, где его снова зашили. Хрупкие, едва зажившие швы явно были разорваны ботинком игрока Ройс, который попал ему в пах. Гной, вытекающий из раны, был красновато-желтого цвета. — Джонни, все плохо.
— Я знаю, — выпалил он, все еще зажмурив глаза. — Док сказал мне.
Я осторожно провела пальцами по шраму и окружающим синякам.
— Тебе больно, когда я прикасаюсь к тебе вот так?
— Да, больно, — ответил он хриплым голосом.
Тяжело выдохнув, я погладила его бедро и боролась с желанием прижаться поцелуем к его порезу.
— По совершенно другой причине, — прохрипел он.
И вот тогда я заметила, что я
