«Ишь, как все по Княжичу горюют и, судя по всему, довольно искренне, будто Ванька им отец или брат родной. Интересно, обо мне вот так же будут горевать аль нет? – подумал Трубецкой, мимоходом вглядываясь в лица казаков, и сам себе ответил: – Нет, не будут, наоборот, скорей всего, возрадуются. Простые воины избавлению от грозного начальника, а родня – богатому наследству».
Поймав себя на том, что он завидует Ивану даже мертвому, князь ускорил шаг и, поравнявшись с Межаковым, тоже взялся за тяжелый крест.
Когда печальная процессия приблизилась к могиле, вырытой, как подобает по казачьему обычаю, не лопатой, а клинками, подул теплый южный ветер, а из-за серых тучек выглянуло солнце.
– Хороший знак, – сказал Андрюха, глянув на Ирину. – Раз Ивана солнышко приветствует, то наверняка на небеса взойдет.
– Дай то бог, – еле слышно прошептала атаманша, затем кивнула казакам, державшим гроб, мол, начинайте.
Веревки не нашлось, но смышленые волчата, приученные Княжичем мгновенно находить решение любой загадки, сняли пояса, связали их и опустили гроб в могилу.
– Ну вот и все, – упавшим голосом промолвила Ирина, первой бросив горсть земли в последнее пристанище любимого. Когда насыпан был могильный холмик, Матвей и Сашка водрузили крест.
– А по соседству кто лежит? – спросил Луня Малой. Обуреваемый великою печалью, он лишь теперь заметил, что его друг не одинок на этом маленьком погосте.
– Еленка, первая Иванова жена, – тихонько, чтоб не слышала Ирина, шепнул ему Андрей.
– Та самая шляхтянка, из-за которой Ванька едва царя не застрелил?
– Она, голубушка, – кивнул Андрюха.
Прочитавши по складам полустертую дождями да ветрами надпись Разгуляя «Елена Княжич», Сашка взялся за кинжал и вырезал на свежесрубленном смолистом дереве установленного им креста «Казачий атаман Иван Княжич».
Завершив резьбу, он преклонил колени, повторив при этом следом за Ириной:
– Ну вот и все, прощай, Иван, – затем вынул из-за пояса пистоль и выстрелил в не по-осеннему солнечное небо. Все казаки по его примеру стали падать на колени и с криками «Прощай, Иван, прощай, наш атаман» принялись палить, кто с пистоли, кто с пищали иль мушкета. Две тысячи выстрелов слились воедино и грозовым раскатом разорвали тишину на много верст от погоста, а небеса заволокло черным облаком порохового дыма, сквозь которое полуденное солнце стало видеться кроваво-красной молнией.
– За что же Ванечке такая честь? – растерянно спросила Ирина.
– За то, что подвиг совершил по нашим смутным временам особенно великий – не дал русским с русскими схлестнуться и своих братьев кровь пролить, – ответил Сашка Маленький.
23
Вернувшись с похорон, Арина первым делом позвала Луня.
– Андрей, возьми ключи от погребов и клетей да угости народ, и не скупись, пусть казаки от всей души помянут Ванечку. Я ж пойду немного отдохну, что-то тошно мне, – отдав сие распоряжение, она направилась в свои покои, но не в опочивальню, в которой провела всю ночь над мертвым мужем, а в горницу, ту самую, где вечерами сидя возле очага Иван частенько вспоминал о делах давно минувшей молодости.
Разведя огонь, Ирина села в кресло. Взгляд ее упал на кресло Ванечки, от которого повеяло холодной пустотой, и она горько зарыдала впервые после смерти Княжича.
Молва народная гласит, что, мол, слезами горю не поможешь. Конечно, не поможешь, но приглушить душевные страдания можно. Сквозь слезы глядя на мерцающее пламя очага, Аришка не заметила сама, как заснула. В тревожном чутком сне пред нею пронеслась вся ее жизнь, вернее, жизнь с Иваном – от первой встречи в кузнице отца до их последнего прощания. Разбудили атаманшу голоса за дверью.
– Погодь, дай я сперва взгляну, как там она, – ворчливо осадил кого-то Лунь.
В горнице уже царил вечерний полумрак. Сообразив, что проспала она довольно долго и, видно, кто-то из гостей желает с ней проститься пред отъездом, Ирина позвала Андрюху:
– Входи, Андрей, чего, как мышь, скребешься возле двери.
Предположение оказалось верным. На пороге появился Лунь и с явной неприязнью сообщил:
– Там князь пришел, желаешь его видеть али нет?
– Что еще за князь? – изумилась атаманша, не поняв спросонок, о ком речь.
– Да Митька, пропади он пропадом со своей Коломной, – все так же злобно пояснил старик.
– Не кори, Андрюха, Трубецкого понапрасну, не надо в смерти Вани виноватого искать, его судьбою бог распорядился, видать, в небесной рати тоже есть потребность в славных воинах, вот господь к себе на службу и призвал Ивана Андреевича.
– Добре, коли так, – кивнул Андрей, затем уже миролюбивей вопросил: – Так что, впустить его?
– Впусти, конечно, князь ведь все-таки, к тому же наш приятель с Ваней давний, – ответила Арина.
Переступив порог, Трубецкой, стараясь не глядеть в глаза Ирине, смущенно вымолвил:
– Проститься вот зашел, а то ведь вряд ли в этой жизни еще свидимся.
– Ну, коль пришел, так проходи, присаживайся, – пригласила та.
Князь Дмитрий было двинулся к пустующему креслу, но хозяйка дома заступила ему путь и молча указала на – роскошную, украшенную рыбьим зубом скамью, что стояла у окна.
Не желает, чтобы я на месте Княжича сидел, догадался мудрый царедворец, садясь на давнее приобретение красавицы Еленки.
– Слыхала, казаки на Дон уходят, – сказал он, указав перстом на дверь. – Малый со своею голытьбой уже на завтра собирается уехать, а вслед за ним и молодые подадутся. Без Ивана им тут делать нечего. Как жить-то будешь, ведь совсем одна останешься.
– Не останусь. Слава богу, у меня Андрюха есть, да еще Сергей с Архипом – эти никогда меня не бросят, – возразила атаманша.
– Маловато их троих, пожалуй, будет, чтоб такую крепость содержать, – заметил Трубецкой и, наконец-то посмотрев в глаза Ирине, робко предложил: – Может, ты ко мне, в Москву переберешься?
Приметив его робость, почти такую же, с какою князь допрашивал ее в кремле, когда она пришла туда искать Ивана, женщина невольно улыбнулась.
– Зачем я тебе, Митя. Али девки молодые на Москве перевелись, что на меня, старуху, заришься.
– Да нет, девок там вполне хватает, а вот смышленых, преданных друзей днем с огнем не сыщешь, – усмехнулся в свою очередь князь Дмитрий. – Ты ж умница и нрав имеешь твердый, могла б мне помогать, мы вдвоем такого понаделаем…
– Пустое говоришь, – прервала его Ирина. – Уж если смолоду меж нами ничего не получилось, то нечего под старость лет людей смешить.
Немного помолчав, она добавила, отрешенно глядя в темное окно:
– Ты спрашивал, как буду жить, так жить я, Митенька, уже не буду, жизнь моя со смертью Вани кончилась, теперь одно осталось – доживать да дожидаться сыновей. Пускай они решают, как с именьем поступить.
