1. В городеДевушка рисует розовым мелом по влажной серой брусчатке. Дети вокруг смеются. Мел крошится.
Киты улыбаются.
Иногда мне казалось, что я с этим справился. Что выстроил защиту от мрачной меланхолии, от страха, от обреченности…
Зовите меня Козмо.
Отключил мысли и просто смотрю.
Я — лейтенант броненосного флота Его Величества. Полтора часа назад меня приговорили к пожизненной каторге.
…Я — белый чистый лист бумаги.
Мелок бежит по камням, крошится, но упрямо продолжает свой путь. Появляются брюхо, огромная туповатая морда, добродушный глаз, плавники… мощная хвостовая лопасть.
Улыбающийся кит на мостовой.
Я делаю шаг и оказываюсь внутри кашалота. Внутри Левиафана. Как Иона в розовом чреве…
Нитроцеллюлозные волокна обрабатывают растворителем из равных частей эфира и спирта. Потом сушат, прессуют, вытягивают и режут на полосы определенной длины.
Получаются жгуты. Я серьезно.
Действительно, как резиновые жгуты. Даже на ощупь.
Красновато-розового цвета, словно вареное кальмарье мясо.
Да, я знаю, что вы хотите спросить…
На вкус не пробовал, не знаю.
Что дальше?
Сухой пироксилин горит.
Влажный — взрывается так, что тротилу и не снилось.
Раз в неделю, проверяя состояние боевых погребов, я спускаюсь вниз и долго стою в темноте. Ровно гудит вентиляция. Мерцают пятна. Когда глаза привыкнут, я начну различать — вот темное пятно, это элеватор подачи, вот тонкая светлая полоска по контуру — люк наверх…
И повсюду — едва различимые латунные отблески. Это на гильзах — здесь, в погребе, их около шести сотен. Лежат рядами: бронебойные, фугасные, несколько холостых, с десяток учебных. Тихо. Иногда мне кажется, что я слышу чье-то едва заметное дыхание.
Кажется, что снаряды затаились до поры до времени… или, может быть, просто спят.
Интересно, какие сны у пироксилина?
Я представляю, как идет процесс окисления, как мелкие капельки воды выступают на бледно-розовых, будто бы резиновых жгутах. Как вибрация, рожденная взмахом мощной хвостовой лопасти, доходит до борта, ударом волны заставляет металл задрожать, дрожь перебегает по стальным переборкам, минуя угольные ямы, матросские кубрики, душевые для кочегаров… доходит до погреба. Как забытый здесь кем-то стеклянный стакан начинает дребезжать, идет трещинами, а затем лопается.
Взрыв.
Ослепительно белая вспышка, в которой сгорают боль и гнев, ярость и черная меланхолия.
Мел бежит. Я смотрю, как на влажной мостовой возникают синие, белые, розовые киты. В горошек, в крапинку и даже в цветочек…
Киты улыбаются.
Почему-то мне становится не по себе.
2. «Пневма»Итак, первым делом — мыться и бриться. Нет, сначала — пить чай.
И думать.
Ставлю чайник на огонь. Голубое пламя охватывает медное донышко, урчит, дергается. От окна тянет сквозняком. Сегодня тридцать первое октября, завтра праздник — поэтому прислуги нет. Квартира в моем полном распоряжении. Обычно эти дни я провожу на корабле, но сегодня у меня есть причины.