виде широты и долготы. В координатах цифры переставлены определенным образом — так, чтобы случайно обнаруживший записку свидетель ни за что не догадался об истинном смысле послания. Надеюсь, я сумею правильно растолковать эти цифры.
— Благодарю, — дрожащими пальцами сворачиваю записку и сжимаю в ладони. — Это добрые вести.
— От кого? — тусклые глаза Гидо вспыхивают надеждой. — От твоих родных? Тебя собираются выкупить?
— Нет, — задумчиво качаю головой. — Это послание от старого приятеля. Благодарю, что передал его.
Вскоре Гидо покидает меня в некоторой растерянности, и на его месте появляется Лей. Выполняя распоряжения лекаря, расставляет на столе приготовленные отвары и заставляет выпить один из них.
— Как здоровье госпожи? — интересуюсь будто бы невзначай.
— Улучшается, вопреки твоим стараниям, — глаза дикой кошки вспыхивают недобрым огнем. — Скоро ей разрешат вставать с кровати.
Пропускаю мимо ушей колкий выпад.
— Она все еще злится на меня?
Мне в самом деле важно знать, насколько сердита на меня Вель. Лишь когда я в горячечном бреду узнал, что ей стало плохо во время боя, до меня дошло, какую глупость я совершил. Она могла от волнений потерять сына! Самую большую ценность, которая у меня появилась. Но ведь кто бы мог подумать, что она так разволнуется!
— Сдался ты ей! — раздраженно ворчит Лей, уходя от ответа. Но, призадумавшись, все-таки сообщает: — Не знаю. Она почти все время молчит. Делает вид, будто слушает, когда я ей читаю, а сама думает о своем.
Я пытаюсь представить, о чем может думать Вель, прикованная к постели, и теряюсь в догадках.
Помолчав и взглянув на меня искоса, Лей добавляет:
— Госпожа ежедневно справляется о тебе. А ты о ней. Разумеется, это не мое дело, но… что-то есть между вами, да?
— Ты права. Это не твое дело.
Лей пребольно нажимает пальцами на мои ребра поверх раны и склоняется над моим лицом.
— Мог бы быть и повежливей, злобный боров.
— А ты могла бы быть и поласковей, — с шумом втягиваю воздух, считая звезды в глазах. — И чем ты только полюбилась Зверю, гремучая змея?
— Такому, как ты, этого никогда не понять, — криво усмехается Лей, но оставляет меня в покое. — Госпоже передать что-нибудь?
— Передай, — облизываю потрескавшиеся губы, — передай, что отныне я буду послушен, как ангел. И попроси, чтобы она берегла себя.
Лей брезгливо поджимает губы, подхватывает окровавленные тряпки, служившие мне перевязью, и направляется к выходу.
— Постой, — окликаю ее, перебирая между пальцев грубый обрывок бумаги. — Позови ко мне Зверя.
— Ты как? На вид уже не смахиваешь на свой собственный труп, — подчеркнуто весело скалится Зверь, в то время как его внимательные глаза пытливо ощупывают мое лицо.
Сам он все еще в бинтах и держит раненую руку на перевязи, но хотя бы не приговорен к постели вредным старикашкой Гидо.
— Мой труп еще способен сделать мертвецами других, — самоуверенно фыркаю и приподнимаюсь на локте, кивая в сторону двери. — Что у нас там? Спокойно?
— Да, все в порядке, — поспешно кивает Зверь, но от моего взгляда не ускользает то, как быстро Зверь отводит глаза.
— Эй! — хмурю брови и смотрю на него с подозрением. — Я не заслуживаю правды? Что ты скрываешь?
Зверь косится на меня темными, как маслины, глазами. Вторая пасть нервно подергивается вокруг его настоящего рта.
— Позапрошлой ночью случилась потасовка. Дикобраз перешел черту и задушил Грифа.
Мой язык намертво прилипает к гортани. Я тупо таращусь на Зверя, не в силах поверить в услышанное.
— Об этом… кто-нибудь знает?
— А то как же. Нашелся умник, кликнул стражу, аркебузиры заковали Дикобраза в кандалы, заткнули рот тряпкой и привязали к столбу. А утром доложили господину.
— И что господин?
Зверь судорожно сглатывает и опускает взгляд.
— Дикобраз умирал долго. У всех на виду.
— Адово пламя… я ничего не слышал!
— Ему залили рот воском. Бедняга не мог даже кричать.
— Что происходит? — бездумно скребу пятерней по отросшей щетине. — Как мы дошли до такого?
Мы встречаемся глазами и оба понимаем, как подобное могло случиться. Вспоминаются голодные взгляды, что провожали тонкую фигурку Вийе. Взгляды, которыми бойцы смотрят на Вель. На Лей. На рабынь, что приносят еду.
— Как Изен? — едва шевелю пересохшими губами.
— Хозяйничает, — чуть улыбается Зверь своим мыслям. — Скребет, чистит, моет. Не беспокойся: Жало всегда держит ее и детей под присмотром. Да и у твоих дверей каждую ночь сменяют друг друга двое.
— Это лишнее.
— Не лишнее. Зависть — не лучший союзник. Твое главенство не всем приходится по вкусу.
Его слова заставляют меня задуматься о другом.
— Скверно. Но я позвал тебя не за этим.
Зверь вопросительно приподнимает бровь.
— Ты нужен мне… на свободе.
Теперь обе брови Зверя ползут вверх, причудливо изгибаясь в густом орнаменте татуировок.
— К тебе вернулся жар? Ты бредишь?
— Нет. Слушай.
И я, решившись, рассказываю ему о своем замысле от начала и до конца, без утайки. Недоверие на его лице сменяется изумлением, а затем — почти благоговейным страхом.
— Ты безумец, Вепрь…
— Я это уже слышал, и не раз. Теперь скажи мне, готов ли ты разделить мое безумие.
Зверь судорожно сглатывает, не сводя с меня глаз.
— Но… почему я?
— А кому еще я мог бы доверять, как самому себе?
— Ну… например, Жало? Ведь он страстно желает свободы, отчего бы тебе не отпустить его? Он сделает для тебя все, что угодно…
— Нет. Все естество Жала сосредоточено на его семье. Получив свободу, он вскоре забудет о нас. А нам могут потребоваться месяцы, а может, и годы. Мне нужна истинная преданность. Ты можешь подумать и сделать выбор, но думай не слишком долго.
— Мне нечего думать, — чуть слышно заявляет Зверь. — Я готов. Но… как ты скажешь об этом госпоже? Ведь она наверняка поинтересуется, почему ты просишь отпустить именно меня, а не кого-то другого?
— Это и в самом деле непросто, — признаю я, неосознанно потирая раненый бок. — Вель почти наверняка сделает так, как я попрошу, но она не сможет объяснить это мужу. Ведь ты, без всяких сомнений, лучший боец среди наших. И приносишь господам хорошие деньги.
Зверь вопросительно смотрит мне в рот, будто оттуда должно выглянуть не что иное, как их халиссийское божество.
— Но у меня есть план. И он должен сработать.
Зверь остается у меня до самого вечера. Мы говорим обо всем, начистоту, обсуждая будущее в мельчайших подробностях. И лишь в конце, собираясь уходить, он неуверенно бросает:
— Как думаешь, если все получится, госпожа отпустит со мной Лей?
Его вопрос ранит меня сильнее, чем сумел ранить меч Пустынного Смерча.
— Хаб… Госпожа, разумеется, захочет ее отпустить, ее даже
