«Неужели это Лета, за которой мир иной лежит», – подумал Княжич и взглянул на другой берег. Там на камневалуне сидела женщина. По ниспадающим аж до земли длинным серебристым косам Ванька сразу же признал Елену. Прекрасно понимая, что пути назад не будет, он тем не менее без всяких колебаний шагнул навстречу своей единственной.
Речка оказалась неглубокой, лишь на ее середине вода дошла по грудь, омыла рану и та тотчас же исчезла.
– Прям как в сказке про живую воду, – удивился атаман. – Хотя, наверно, это мертвая вода – раны лечит, а вот жизнь навряд ли возвращает, – поразмыслив, догадался он и ускорил шаг, но в тот же миг за спиной его раздался жалобный возглас:
– Ванечка, вернись!
Княжич оглянулся. На живом, покинутом им берегу стояла Арина с детьми. Андрей с Иваном были еще маленькими, Ванюшка горько плакал, уткнувшись в мамин подол, а Андрейка, строго глянув на отца, прощально помахал ему рукой.
– Извини, Ирина, сердцу не прикажешь, – покаялся Иван перед женою и, уже больше не оглядываясь, шагнул к Елене.
Напрочь обнаженная, та сидела неподвижно, потупив взор. В ответ на Ванькино приветствие «Здравствуй, любимая» Еленка подняла голову, утопив Княжича в бездонной глубине своих синих глаз, она ответила столь памятным ему по-детски милым, певучим голосом:
– В этом мире, Ванечка, не принято здравия желать, здесь нет ни ран, ни хвори, даже старости тут нету, кто каким пришел, таким и остается.
– Да я уж понял это, ты-то, вон, совсем не изменилась, а я, наверно, крепко постарел, – Иван провел рукою по своим изрядно поредевшим волосам.
– Все одно красивый, я тебя таким и представляла, – ласково заверила Елена.
– Так, говоришь, ни старости, ни хвори нету, что ж тогда есть в раю? – поинтересовался Княжич.
– Откуда же мне знать, – печально улыбнулась раскрасавица. – Я ж самоубийца, таким дорога в рай заказана, потому как в жизни человеческой можно все перетерпеть и искупить, но своей волей перейдя в небытие, ничего уж не искупишь, не изменишь.
– Не может быть, чтобы господь тебя за все твои страдания на муки вечные обрек. Неужели и здесь, в загробном мире, тоже нет справедливости, – воскликнул Ванька.
– Об этом, Ванечка, не нам с тобой судить, не такие уж мы ангелы безгрешные, – все также ласково, но с явной укоризной возразила Еленка. – Я по дурости своей отца и мужа погубила, да к ним в придачу почти сотню славных воинов, с Новосильцевым венчалась без любви, чуть не на глазах его с тобой грешила и еще вдобавок ко всему зарезалась. А ты, мой миленький, скольким людям жизнь укоротил? Не думаю, что все они отпетые злодеи были, смертной кары заслужившие.
– Наверно, ты права, – охотно согласился Княжич. – Я об этом сам частенько думал, только на войне не станешь выяснять, кто пред тобой, хороший человек иль нелюдь. В бою все просто – если не убьешь, тебя убьют, но ради прихоти и уж тем более из корысти я ни одной души не загубил.
– Это хорошо, значит, без особых промедлений на небеса взойдешь, туда уж все твои друзья отправились – и Кольцо, и Лихарь с Разгуляем, а не так давно Максимка. Я его едва признала, шибко Бешененок постарел, – печальным голосом поведала Еленка.
– Но ведь браты-то тоже далеко не ангелами были и тем не менее господь их принял в царствие свое, с чего ж тебе немилость эдакая? – изумленно вопросил Иван.
– Они за веру и отечество сложили головы, таким тут многое прощается. Да и со мной не все так плохо. Меня на страшный суд еще не призывали, во искупление грехов тебя велели дожидаться. Поэтому еще подумать надо, немилость или милость превеликую спаситель наш ко мне, самоубийце, проявил, – пояснила Княжичу любимая.
– И долго ждешь?
– Как померла, с тех пор и жду, – простодушно ответила Еленка.
– Да это ж целых тридцать лет.
– Получается, что так.
– Зачем же ты меня спасла тогда, в Сибири? Дозволила бы Караче мне горло перерезать и давно б уж вместе были.
– Я тут ни при чем, твоею жизнью, как и всякою другой, бог распоряжается, – напомнила красавица и, вновь потупив взор, почти что шепотом добавила: – Будь моя воля, так я еще бы тридцать лет ждала.
В тот же миг совсем невдалеке запели трубы, их голос был призывным и ласково чарующим одновременно.
– А это что? – вновь удивился Княжич.
– Это, милый мой, архангелы трубят, на страшный суд нас призывают.
– Так пойдем, – нетерпеливо позвал Иван, его отважная душа стремилась поскорей пройти самое последнее и самое строгое испытание.
Еленка поднялась со своего камня, однако тут же жалобно пролепетала:
– Боюсь я, Ванечка, ступай один, а то со мной греха не оберешься.
– Ну уж нет, мне без тебя ни в преисподней, ни в раю делать нечего, – шаловливо усмехнулся Ванька, любуюсь очаровательной наготой своей любимой.
– Я надеялась, что ты с Ариной хоть чуток остепенишься, она-то девка строгая, не мне чета, ан нет, как был ты, Ванечка, блудлив, таким и остался. Ему на страшный суд идти, а он на мои груди зарится, нельзя же так, грех это, – попрекнула Княжича Елена, прикрывая свои прелести распущенной косой.
– Конечно, грех, – развел руками Ванька. – Но только грех-то сладкий, и для нас, для сыновей да дочерей Святой Руси, не шибко тяжкий, очень даже простительный.
– Это чем же вы особые такие, что блуд для вас простителен? – попыталась возразить ему Елена.
– Шибко много уж жестокости и зла творится в отчизне нашей, – посетовал Иван. – Поэтому нам без любви никак нельзя, без нее мы просто озвереем, а перед богом у меня и пострашней провинности имеются. Ведь я его помазанника, государя Грозного, едва не застрелил.
– Господь с тобой, да как же это угораздило тебя эдакое святотатство совершить? – испуганно воскликнула Еленка.
– Что ради любви не сделаешь, – ответил Ванька и, сняв кунтуш, укутал им точеный стан любимой.
– На-ка вот, прикройся, негоже ангелов такою красотой смущать.
– Все шутишь, неужели ты и вправду не боишься страшного суда? – растерянно промолвила красавица.
– Бояться раньше надо было, а теперь уж поздно. Одно могу сказать, что ни о чем я не жалею. Даруй мне бог другую жизнь, прожил бы точно так же, – заверил ее Княжич.
Иван нисколько не кривил душой, он был безмерно счастлив уже тем, что вновь обрел любимую, остальное его мало волновало.
– Опомнись, Ванечка. Мы ж на пороге вечности стоим, уйми гордыню, – попыталась образумить Княжича Елена.
– А я не понимаю, что такое вечность, да и не хочу я вечной жизни.
– И чего ж ты хочешь?
– Хочу в душе потомков возродиться, пожить в иные времена, тебя там встретить. Надеюсь, что лет через триста все будет по-иному на Святой Руси. Хотя, кто знает. Может быть, такие страсти, как любовь да ненависть, а с ними остальные добродетели с пороками и окажутся для рода человеческого вечными, – задумчиво изрек Иван.
