И когда острая боль пронзила ей грудь и отозвалась в левой руке, она поняла, что это было. Она попыталась встать, но не смогла. Схватившись за сердце, она опустилась в кресло, хотела крикнуть, но ей не хватило дыхания. Она бросила взгляд на стол, стоявший на другом конце длинной палаты, сестер там не было.
— Помогите, — прошептала она.
Грейс предприняла еще одну попытку встать на ноги, но боль вдавила ее обратно в кресло, словно копье, пронзила ее сердце. Комната закачалась и поплыла у нее перед глазами. Женщина боролась за каждый глоток воздуха. На нее навалилась чудовищная слабость, кости словно растаяли. Боль стала невыносимой.
Она услышала голоса — отдаленные и металлические, как будто они раздавались из старого проигрывателя.
«Чи Чи, можно сделать так, чтобы эти фургоны ехали несколько быстрее?»
«То есть, Валентин, ты хочешь сказать, что дом еще не построен?»
«Грейс, пожалуйста, познакомься с сэром Джеймсом Дональдом».
«Таху! До тех пор, пока эта земля не вернется Детям Мамби, на тебе и твоих потомках будет лежать проклятье!»
Жалостный крик молодой девушки, Нджери, во время церемонии ируа.
— Помогите, — снова прошептала Грейс.
Она вцепилась в подлокотники. Боль, казалось, разрывала ее пополам. «Не сейчас. Позволь мне завершить мою работу…»
Но единственной ее компанией были голоса из прошлого.
«Вынужден с прискорбием сообщить, что его светлость сел ночью в свой автомобиль и застрелился».
«У меня будет ребенок, тетя Грейс, ребенок Дэвида Матенге».
«Мы должны сплотиться для нашей новой Кении. Харамби! Харамби!»
Грейс почувствовала, как меркнет вокруг нее свет: тьма подкрадывалась и окружала ее. Все ощущения, кроме сильной сердечной боли, покинули ее тело. Она не могла ни пошевелиться, ни позвать на помощь. Вдруг ею завладело удивительное, приятное чувство. Через секунду Грейс ощутила рядом с собой чье-то присутствие, почувствовала, как любовь и забота окутали ее, словно теплый туман.
Она наклонила голову. «Джеймс», — прошептала она. Это было последнее слово, которое произнесла Грейс Тривертон в своей жизни.
59
Поминальную службу проводили в часовне миссии, где пятьдесят один год назад Грейс Тривертон подошла к преподобному Томасу Мастерсу, присланному миссионерским обществом возглавить миссию, и сказала: «Я хочу, чтобы вы уехали, сэр, и больше никогда не возвращались. Вы неприятный, ограниченный человек, лжехристианин. Вы приносите моему народу больше зла, нежели добра. Также можете написать своим начальникам в Суффолке, что я больше не нуждаюсь в их поддержке».
Никто из присутствующих сегодня на похоронах не знал об этом случае; свидетелями его были лишь несколько не говорящих по-английски кикую. Однако эти минуты стали истинным триумфом в жизни Грейс.
Мэр Найроби рассказывал многочисленной толпе о жизни доктора Грейс Тривертон, и, хотя отстранение преподобного не значилось в списке ее достижений, этот список и без того был внушительным.
Дебора с красными, опухшими глазами сидела рядом с Джеффри и Ральфом Дональдами. В простеньком гробу лежала женщина, заменившая Деборе мать, — источник любви, защиты и понимания. Несмотря на боль, которую доставляли ей воспоминания, Дебора думала о тете Грейс: о том, как та великодушно взяла ее к себе, когда ее мать уехала из Кении. Она превратила спальню в детскую; накупила разных игрушек; по вечерам читала сказки покинутой всеми Деборе, пила с ней чай из кукольной посуды, выслушивала откровения маленькой девочки о ее страхах и мечтах. Деборе вспоминались нежность и забота ее тети, ее холодная, но мягкая рука, лежащая у нее на лбу, когда она болела корью, ее терпение, когда она учила ее, ее понятные объяснения, когда Дебора столкнулась с первыми подростковыми проблемами, ее смех, порой такой сильный, что по щекам текли слезы. Она думала о времени, которое они провели в клинике миссии, когда тетя Грейс показывала ей, как использовать стетоскоп, позволяла ей присутствовать на утренних обходах, учила делать уколы, разъясняла симптомы болезней, тихо посвящала Дебору в тайны медицины.
Тетя Грейс всегда была рядом с Деборой. Невозможно было представить этот мир без нее. В душе Деборы образовалась чудовищная пустота: у нее больше не было семьи.
«Все люди смертны, — говорила она себе. — Грейс умерла возле кровати своего пациента. Иной смерти она и сама бы себе не пожелала».
Но это было незначительным утешением для Деборы.
Когда гроб опустили в землю, на особом месте возле часовни, где потом планировали воздвигнуть бронзовый памятник, Дебора первая бросила комок красной кенийской земли на фоб. Звук получился глухим и одиноким.
Дебора убрала дневник, сказав себе, что прочтет его, как только найдет в себе для этого силы. Но сейчас она была слишком убита горем, чтобы читать откровения своей тети.
Девушка в очередной раз промокнула глаза платком. Ей казалось, что слезы никогда не перестанут литься из ее глаз. Когда наконец эта ужасная боль от утраты близкого человека пройдет и она сможет смириться с неизбежностью смерти? «Мы собирались работать вместе, тетя Грейс. Но теперь я стану мемсааб доктори».
Она сидела на полу в центре гостиной, греясь в лучах солнечного света, проникающего в комнату через распахнутые окна и двери. Так всегда делала ее тетя, желая привнести в дом больше света и радости. Дебора разбирала коробки с личными вещами Грейс, скопившимися за долгие годы. Грейс Тривертон, судя по всему, была не способна что-либо выбрасывать. Дебора нашла там старые фотографии, кассовые чеки, выцветшие поздравительные открытки, письма от сэра Джеймса.
Там была военная медаль тети Грейс, лежавшая в бархатном футляре, которой ее наградили за проявленную во время Первой мировой войны отвагу. Дебора наткнулась на маленькое бриллиантовое колечко, очень похожее на обручальное, что ее очень удивило, поскольку она никогда не видела, чтобы тетя Грейс носила его. Нашла бирюзовую брошь, которой Грейс очень дорожила. Она называла ее «камнем удачи», который, как предполагалось, тускнел после того, как удача находила человека. Дебора приколола брошь себе на платье, а другие памятные сокровища положила обратно в тетину шкатулку с драгоценностями.
Среди вещей ее тети попадались и очень странные вещицы: старая, пожелтевшая газетная вырезка, в которой упоминался некий Джереми Мэннинг и объявлялось о том, что Грейс Тривертон живет в Британской Восточной Африке; меню из отеля «Норфолк»; засушенный цветок. Было много писем от известных людей — Элеоноры Рузвельт, президента Неру; цветных картинок, подписанных детским почерком.
Грейс сберегла все. Деборе казалось, что каждое мгновение, каждый эпизод жизни ее тети был аккуратно сохранен и помещен в эти коробки. И теперь это все принадлежало ей.
Дом Грейс также принадлежал теперь ей: она была вольна жить в нем столько, сколько захочет. Миссия согласно предварительной договоренности была передана во владение католическим монахиням, с условием, что Дебора сможет работать там после окончания медицинского института. Но девушке не хотелось жить в этом доме. Она решила вновь открыть Белладу, снять с окон деревянные щиты, стянуть с мебели накидки и вдохнуть в нее жизнь, живя там с Кристофером, с детьми, которые у них появятся. А дом Грейс она отдаст монахиням.
