– Устроим себе каникулы, – говорил Вал, когда мы, уже согретые солнцем, завалились в бар позавтракать. – Поедем куда-нибудь, начнем выходные с середины недели, воскресенье – с четверга.
В башню Вал поднялся лишь на минуту.
– Вернусь максимум через полтора часа, и айда, машину я поставил на набережной, недалеко от Замка. Как тепло на улице, почти весна! – И Вал снова повесил на стул куртку, но уже другую, как будто мой дом – это была какая-то гардеробная.
Опять я открыла окно, удивляясь своей новой сентиментальности. В последнее время, поступая из какого-то мирового чувствохранилища, она окатывала меня слишком уж часто. Высунулась, ждала, оглянется ли. И он помахал мне радостно, продолжая идти вперед спиной в сторону моста.
А я, дальновидная хозяюшка, сварила яйца, достала плетеный ящик для пикника и наполнила его всякой всячиной. Время бежало, я старалась успеть убрать перед дорогой, припарадиться самой, так что, когда я подумала, что почти все сделано, прошло как раз полтора часа. Ох уж я расстаралась – отмыть бы все до солнечного сияния, и чтоб воздух вошел в самые заподлячие углы. А Вал все не возвращался, и вновь зарядил дождь, солнце скрылось, поднялся ветер.
Уж полдень близится, а Германа все нет, – вспылила немного я и решила выйти на улицу, отвлечься, чтоб не ждать без толку. Мне не хотелось играть в женщину-пилу. В квадратике неба маленькой площади мелькнули ласточки. В самом деле, прилетела весна. Нагулявшись под дождем, я почти бежала домой. Я уже не сердилась. Вал, конечно, ждал меня, заметив, что я не взяла с собой мобильник. Весело я посмотрела на окно и взбежала наверх. В норе было темно и холодно. На столе стоял ящик для пикника, а сверху лежал мой мобильник. Я поискала записку, хоть какой-нибудь знак. Собравшиеся у нижнего века воды раздвоили предметы, подчеркнув нелепость этой шкатулки для пикника и обидно напомнив о хлопотливом утре. Робко я нажала на имя Вала в мобильнике, и сердце мое упало. Звонок доносился из синей куртки, в которой Вал пришел сегодня. С пустотой во внутренностях я вытащила телефон из ее кармана и смотрела, как зажигается зеленое табло, пока звонок сам по себе не прервался. Тупо я уселась на кровать, попыталась читать, заснуть, прошло много времени, и я услышала грохот каблуков на лестнице, пробивших мне полночь. Я открыла окно и выглянула на улицу. Было светло от полной луны. Положив оба телефона в карманы, я снова вышла на улицу. На мосту в полном молчании выстроились ангелы. Все их взгляды были устремлены на меня, и их заволокла скорбь. Желтым горели фонари, светился Замок, шли люди, но что-то необычное происходило вокруг, и, только взглянув на купол слева, я поняла, что луны в небе больше не было. На полдороге я повернула назад. Вместо того, чтобы перейти на другую сторону, я пошла по Старобанковской и вышла на маленькую площадь. Под зажженными люстрами в окне дворца Фарнезе ликовали любовники на фресках.
Только вернувшись, я перечитала все сообщения в телефоне Вала, но не нашла в них ответа. Там был лишь мой номер и сотни эсэмэсок ко мне. А Чиччо Вал, наверное, продолжал звонить по старинке из автомата, хотя найти их уже было практически невозможно. И я позвонила Чиччо.
На этот раз он выглядел весьма встревоженным и мне показался осунувшимся, хотя с моего известия до нашей встречи прошел всего лишь час или два. С этого момента я уже очень плохо и все хуже ориентировалась во времени.
Поиски очевидно исчезнувшего человека начинаются с обзвона больниц, хотя, конечно, мне помнились рассказы о том, как один флейтист вышел вечером из дома с мусорным ведром в тапках и не вернулся. Прямо так, с ведром и в тапочках, он дошел до своей любовницы, а флейту, фрачный костюм и остальные предметы первой необходимости забрал уже потом. Видно, решимость изменить жизнь и покончить с ложью охватила его во время вдыхания помоечной вони. Может, любовница не заставляла его выносить мусор и подсознательно это и было причиной его выбора? Вал не носил тапок, и даже если он и был, как я стала подумывать своим воспаленным от не выливающихся из меня слез мозгом, каким-то пособником тьмы, то уж точно был князем данного слова. К тому же Чиччо не знал, под каким именем искать своего друга, поэтому никуда и не звонил. Мы просто начали сужать круги, начав с захода в больницу Санто Спирито. Второй ближайшей была Фаттебенефрателли, именно там, на острове, мы его и нашли. Чиччо не пришлось ничего придумывать – как ни странно, наша полиция на этот раз оказалась бдительной: Вал лежал там под своим именем.
В ту ночь нас к нему не пустили, а наутро перед его дверью сидели двое полицейских. Завидев меня и Чиччо, они одновременно встали. Симпатичные, молодые. В палату после проверки документов вместе с дежурным врачом зашел на минуту лишь Чиччо, а я осталась ждать.
– Его нашли в антикварной лавке, он собирался, это по первой версии, ее ограбить, во всяком случае в руке у него был пистолет, – лицо Чиччо как будто ничего не выражало. Во всяком случае, для меня, я просто его не видела, а смотрела в этот момент в лицо чего-то или кого-то другого. Может, это было квантовое притяжение или что-то тому подобное, да только я не могла оторваться, и там среди скачущих, сменяющих друг друга частиц меня достигал скучноватый голос Чиччо: – Хозяин лавки, защищаясь, то ли проломил ему голову, то ли он сам ударился обо что-то, медицинская экспертиза покажет.
– Он в сознании?
Свой голос я тоже услышала из странного далека.
– В коме, – наконец лицо Чиччо искривилось, будто грязное зеркало, он закашлялся, но сдержался и только удивленно взглянул на меня. Ну да, мы стояли в отделении реанимации, но мое сознание изо всех сил это отвергало.
И все же, что рыдать? Ведь была же еще надежда, была, и нужно было молить некоего бога, всех богов и бесов, наполняющих этот город.
Дойдя до дома, я вспомнила, что машина Вала стоит у Замка и что вообще-то она не его. Ключами, которые я вытащила из той же синей куртки, мы открыли ее, чтоб отвезти в Ребиббию. По-хозяйски я оглядела салон. Тут было и кое-что из моих вещей: забытый блокнотик, карандаш, масло для губ, одна перчатка… Чиччо держал руль, а я продолжала подбирать с полу уроненные еще три дня назад салфетки, шкурку от мандарина… Все они помнили счастье.
Наведение порядка успокаивало меня, рукам нужно было что-то делать. Они открыли бардачок, и на мои колени упал пакет из коричневой бумаги, такой, как дают в овощных лавках. Заглянув внутрь, я захлопнула веки, а мои руки буквально упали на него. Руки истукана. В эту же секунду тряхнуло, подтолкнуло вперед и назад. Чиччо резко затормозил, я открыла глаза и в нескольких сантиметрах от них различила руки Чиччо, держащие пистолет.
– Ты, случайно, не знаешь, что это за антикварная лавка на улице Пьетро Косса? Вот это вот, – и он потряс пистолетом, – это та самая пушка, которая, помнишь, наделала столько шуму в новогоднюю ночь. А другой у него никогда не было.
Именно в этот момент фотография Человечка и его брата и все, что было с ней связано, всплыло перед моими глазами. Мысленно я рассмотрела фотографирующихся, подняла взгляд и вдруг увидела, что над Замком (возможно ли это?) не было Ангела.
