Вернувшись домой, Жоан обнял своих старших сыновей – это произошло впервые с тех пор, как инквизиция увела Анну. С того момента он с ними не разговаривал.
– Мы очень сожалеем, отец, – сказал ему Рамон, утирая слезы. – Разве мы хотели подвергнуть опасности нашу мать? Мы даже подумать не могли, что наш поступок впоследствии отразится на ней.
– Мы ошибались, а вы были правы, – рыдал Томас. – Если бы можно было вернуть все назад, мы во всем слушались бы вас. Простите нас!
– В вашем возрасте я тоже поддавался душевным порывам, – ответил Жоан. – И думал, что все знаю. Учитесь. Жаль только, что урок настолько трагичен.
После этого Жоан обсудил с Льюисом вопросы, касающиеся работы книжной лавки, о чем он практически забыл с той поры, как его жена попала в застенки инквизиции. Ему казалось, что голова его взорвется, но он взял себя в руки, чтобы продержаться до вечера.
Поужинав с детьми, Жоан записал в своем дневнике: «Я стал трусом – из‑за любви. Я вел себя как последний негодяй – из‑за любви. Я позорно унижался – из‑за любви. Только смерть положит конец этой любви, но трусость, беды и унижения остались в прошлом».
Через два дня он решил послать двух своих младших детей в Сарагосу на попечение дяди и тети и передал достаточно денег, чтобы они ни в чем не нуждались и чтобы малышка имела хорошее приданое, когда выйдет замуж. Старшие дети, которые в этот раз подчинились даже не пикнув, должны были отправиться на галере в Неаполь, где жил их дядя – брат Анны. Они везли с собой несколько партий книг и достаточно денег, чтобы начать новую жизнь в Италии. Также он снабдил их письмом, в котором препоручал своих детей попечению друга – книготорговца Антонелло. Молодые люди знали дело и получили прекрасное образование. Жоан вручил им послание для Констанцы д’Авалос. Антонелло написал им ранее, сообщив, что губернатор Искьи полностью посвятила себя делу ее умершего брата по защите свобод, искусства и книг, несмотря на то что формально передала полномочия лицу, имя которого Антонелло не раскрыл. Жоан должен был написать еще и третье письмо, хотя это стоило ему таких усилий, что он даже сомневался в правильности своей идеи. Письмо предназначалось адмиралу Бернату де Виламари.
Он вспомнил их с Анной разговор, когда они получили известие о том, что Виламари был назначен губернатором Неаполя вместо его свойственника Рамона де Кардоны, командовавшего испанскими и союзными войсками в новой войне против французов на севере Италии. В свою очередь адмирал передал флот под начало племянника Льюиса Галсара де Виламари, который назначил своим заместителем капитана Гениса Солсону. Книготорговец очень обрадовался этому назначению друга, хотя назначение Виламари скорее расстроило его.
– Это настоящий пират, – мрачно пробормотал он.
– Да, он часто вел себя именно таким образом, – ответила Анна. – Но сейчас это один из самых уважаемых людей в Италии.
– Вот чего можно достичь благодаря одержанным победам и деньгам, – сказал Жоан, разочарованно качая головой. – У людей очень короткая память, когда речь идет о власть имущих.
– Я думаю, что адмирал пользуется уважением. И он заслуживает этого.
– Уважением?! – воскликнул Жоан, нахмурившись. – Когда закончилась вторая итальянская война, Виламари снова стал зарабатывать на жизнь как наемник. И вы прекрасно знаете, что это означает.
– Что же?
– Когда у него не было покровителя, он работал сам на себя, занимаясь пиратством.
– Потому что ему нечем было кормить своих людей, – горячо ответила Анна. – И это не лишает его заслуг, позволяющих занимать данный пост. Король задолжал ему приличную сумму и всегда забывал о многочисленных услугах, оказанных ему адмиралом, которого он бросал на произвол судьбы, когда переставал нуждаться в нем. Виламари сражался за Арагон, Испанию и христианство по всему Средиземному морю – как до, так и после итальянских войн. Он одержал важные победы над турками, сарацинами и пиратами. А также над французами и венецианцами, защищая Неаполитанское королевство. Я знаю, что вы не любите его, а мне он нравится. Особенно после того, как вместе со своим родственником Виламари добился того, что король отказался от идеи насадить инквизицию в Неаполе.
– Не так-то просто заставить короля Фернандо изменить решение, – проворчал Жоан. – Вынужден признать, что это действительно большая заслуга.
В конце концов он решил написать письмо с просьбой к губернатору о поддержке их с Анной детей. Он все еще был зол на этого человека, но сказал себе, что должен забыть о своей гордости во имя блага мальчиков. Именно этого хотела бы Анна.
Жоан попрощался со своими детьми в порту, где было много объятий, поцелуев и слез. Никто не говорил об этом, но все были уверены, что видятся в последний раз. Это было прощание навсегда.
– Простите нас, отец, – повторил Рамон. – Вы были правы, а мы вели себя как безумные. Мы очень-очень жалеем об этом.
Они посмотрели друг другу в глаза, и Жоан не увидел в них обвиняющего взгляда Рикардо Лукки, который преследовал его все последние годы. Он видел только своего сына. Жоан крепко-крепко обнял его, желая юноше счастья и препоручая ему младшего брата, – так же как его собственный отец Рамон Серра наказал ему заботиться о Габриэле тридцать лет назад.
На протяжении следующих недель Жоан занимался отсылкой новых партий книг и денег в Неаполь и Сарагосу. Он делал это с осторожностью, поскольку инквизиция осуждала на смертную казнь тех, кто покупал вещи, принадлежавшие преступникам-еретикам, даже если они делали это до вынесения приговора. В случае Анны приговор не вступал в силу до объявления аутодафе, поэтому их собственность еще не была реквизирована.
Жоан хотел, чтобы падким на мертвечину хищникам инквизиции досталось как можно меньше, поэтому старался, чтобы все выглядело так, будто книжная лавка работает в прежнем режиме, и чтобы никто не заметил, что он постепенно сворачивает свое предприятие. К счастью, Жоан и Анна были весьма осмотрительны, поэтому у инквизиции не было данных об их связях с прочими книжными лавками семьи Серра в Валенсии, Севилье и Сарагосе, и если бы даже такие подозрения возникли, то инквизиторы никогда не смогли бы доказать наличие финансовых отношений между ними.
– Ты с ума сошел, – сказал ему брат, когда Жоан поведал ему о своем плане. – Никому еще не удавалось бежать из тюрем инквизиции.
– Ну, так это случится впервые, – спокойно ответил Жоан.
– Тебя поймают и тоже сожгут на костре.
– Мне все равно, я предпочитаю закончить жизнь привязанным к столбу вместе с ней, чем жить, не попытавшись спасти ее.
– Тебе никто не поможет.
– Я все сделаю сам. Ты только объясни мне, как добраться до моста короля Марти.
Вряд ли кто-нибудь мог объяснить, каким образом Габриэль, неотесанный металлург, был способен извлекать из колоколов необычные звуки, проникавшие в самое сердце, вызывавшие чувства радости, умиления, меланхолию и даже слезы. Именно поэтому он обладал привилегией быть главным звонарем собора и хранил ключи от колокольни. Оказавшись там, можно было пробраться к двери, выводившей к мосту короля Марти, построенному сто лет назад. Тот король из соображений безопасности, а также из удобства приказал построить мост, который, находясь над улицей, соединял его покои с собором, где он присутствовал на службах, слушая их с высоты второго этажа. Про мост забыли, когда Барселона перестала быть королевской резиденцией, поскольку Католические короли, посещая город, размещались во дворцах аристократии, а король Фернандо передал королевский дворец инквизиции, чтобы она обосновалась в нем. Там, в подвалах дворца, находилась инквизиторская тюрьма, и именно там ждала казни Анна.
