даже побуждал нового епископа выступить в следующем брестском соборе с проектом единения церквей. Только князь Острожский понимал это единение по-своему; он не только требовал сохранения за Восточной церковью всех ее обрядов и имуществ, а также уравнения православных епископов с латинскими в правах политических (участия их в сенате и на сеймах), но считал непременным условием унии, чтобы она состоялась с согласия иерархов греческих, московских, волошских и вообще всех православных. Он мечтал о действительном единении церквей, Восточной и Западной, а не о подчинении только Западнорусской церкви папскому престолу. Он даже предлагал Потею отправиться в Москву для переговоров об этом великом деле. Потей отвечал ему уклончиво; ибо нисколько не разделял подобных утопий; но пока скрывал от него свои настоящие мысли и намерения.
Любопытны происходившие в то время сильные распри Гедеона Балабана с львовским Успенским братством из-за владения некоторыми церквами и имуществами. Духовные соборы, собиравшиеся в Бресте, неоднократно занимались решением сих распрей, но без успеха. Михаил Рагоза, возмущенный тем, что епископ Львовский Гедеон, будучи собственно его викарием, не хотел подчиниться в этих спорах ни его авторитету, ни самому патриарху, призывал Гедеона на суд перед собором 1593 года; но Гедеон не явился. Тогда собор произнес отлучение Гедеона с запрещением архиерействовать. Тот не подчинился соборному определению. На следующем соборе 1594 года митрополит торжественно в храме повторил отлучение Гедеона. Но последний не обращал никакого внимания на эти отлучения, ибо они не были поддержаны какой-либо исполнительной властью: Гедеон, как один из четырех епископов, подписавших свое согласие на унию, находился тогда под покровительством короля.
Со времени сей подписи прошло уже три года; а дело об унии как будто заглохло; на соборах в течение этого времени о ней не было и речи. Но, по всем признакам, втайне происходили деятельные переговоры и совершались приготовления. Эти тайные переговоры велись, конечно, с главными деятелями подготовлявшейся унии, Кириллом Терлецким, Ипатием Потеем и Михаилом Рагозой. Но митрополит, по своему робкому уклончивому характеру, долго не решался выступить открыто под знаменем унии и пока тщательно скрывал от русских вельмож и от народа замышляемое отступничество. Открытый почин в этом деле взяли на себя Терлецкий и Потей. Сначала епископ Луцкий в мае 1594 года, вместе со своими клирошанами (или капитулой), явясь во владимирский городской уряд для залога одного имения своей кафедры, письменно заявил, что этот залог он делает с разрешения короля на путевые издержки: ибо король посылает его, Терлецкого, в Рим вместе с епископом Владимирским Ипатием Потеем, дабы они засвидетельствовали святейшему папе свою покорность по поводу совершившегося давно желанного соединения церквей, Восточной и Западной. Этот первый шаг, по-видимому, не вызвал особого противодействия со стороны духовенства и мирян и как будто не был ими замечен. Тогда последовал второй шаг. В декабре того же 1594 года Терлецкий и Потей от имени всех русских епископов написали грамоту или постановление о своем соединении с Римской церковью под одним верховным архипастырем, то есть святейшим папой. Но обоим составителям грамоты потом стоило многих хлопот и усилий, чтобы убедить других епископов подписаться под ней. Позднее всех дал свое формальное согласие на унию митрополит Рагоза, но просил Терлецкого об этом согласии пока хранить молчание. Терлецкий и Потей после того ездили в Краков к королю с условиями и артикулами, на которых епископы принимали унию. Гедеон Балабан также приступил к сему акту. Мало того, в январе следующего, 1595 года он собрал у себя во Львове епархиальное духовенство, которое склонил также подписаться на унию. Около того времени он примирился с митрополитом Рагозой, который сиял с него запрещение святительствовать и дал ему свою благословенную грамоту.
Как ни старался митрополит Рагоза скрывать свое участие в деле унии, но, наконец, это участие должно было обнаружиться. В июне 1595 года подписаны были митрополитом и епископами окончательные и подробные артикулы или условия унии и, кроме того, соборное послание к папе. В последнем иерархи изъявляли свое согласие на унию и признавали папу верховным пастырем, о чем передать ему уполномочивали своих братий, епископов Ипатия Потея и Кирилла Терлецкого. Что же касается до артикулов, имевших поступить на утверждение папы и короля, то важнейшие из них были следующие: относительно догмата о Св. Духе униаты предлагают исповедовать, что Он исходит от Отца через Сына. Сохраняя за собой все обряды Восточной церкви, они особенно настаивают на сохранении причащения под обоими видами и супружества священников; просят, чтобы митрополит и епископы получили места в сенате наравне с латинскими бискупами; чтобы церковными имуществами никто не смел распоряжаться без согласия епископа и капитулы и чтобы имения, незаконно захваченные светскими людьми, были возвращены церкви; чтобы на вакантные кафедры духовенство выбирало четырех кандидатов, из которых одного утверждает король, и так далее.
Когда разнеслась весть, что митрополит и епископы окончательно подписались на унию и отправляют двух уполномоченных в Рим, когда сделались известны и самые условия этой унии, в Литовской Руси произошло сильное волнение, конечно уже подготовленное и прежними слухами о замышляемой измене православию. С разных сторон раздались громкие протесты. Во главе протестующих стали два знатнейших русских сановника: князь Константин Константинович Острожский, воевода киевский, и Федор Скумин-Тышкевич, воевода новогородский. (Митрополит, имевший тогда главное пребывание в Новогродке-Литовском, особенно опасался сего последнего воеводы и долго скрывал от него свое отступничество.) Князь Острожский, дотоле попускавший обманывать себя насчет истинного значения унии, теперь, когда увидал, что это совсем не та уния, о которой он думал, и что об общем действии с другими православными церквами нет и помину, пришел в сильное негодование и разразился энергичным воззванием к православным жителям Литвы и Польши. Тут митрополита и епископов он называет мнимыми пастырями, волками, сравнивает их с христопродавцем Иудой и извещает всех об их измене. После того Острожский, по просьбе Скумина, начал ходатайствовать перед королем о созвании собора, на котором православные миряне вместе со своим духовенством могли бы обсудить начатое епископами дело унии. Сигизмунд сначала было согласился, но потом отказал; ибо ему донесли, что собор может обратиться не в пользу, а против унии, ввиду начавшегося против него движения. Один из первых сторонников унии, львовский епископ Гедеон Балабан, также был захвачен этим движением и последовал увещаниям князя Острожского. При его посредстве он постарался прекратить свои споры с львовским Успенским братством и помириться с ним. В то же время, 1 июля, он явился в городской владимирский уряд и тут в присутствии князя
