ей ничего хорошего. Поэтому…
— Я согласна, — заявила девушка сразу же после того, как Дред закончил свой экскурс в историю.
— Что?! — из-за шока я был просто-напросто не в состоянии вытащить из себя нечто красноречивее этого. — Мы найдём другой способ, а мысли о поединке выброси из головы раз и навсегда! Ты не понимаешь, на что соглашаешься! Арена — настоящая кровавая баня, и даже я не ведаю, сколько жизней она уже забрала! Мне понятно, о чём ты сейчас думаешь, поэтому скажу прямо: не недооценивай Пандору. Да, умом она не блещет, но это не отменяет того, что, в отличие от тебя, фехтованию её учили с самого детства. К тому же не хочу признавать, но даже по моим меркам, как для девчонки, она отлично держится с мечом в руках. Слышишь, Ада?! Я ни за что не позволю тебе так рисковать!
— Отчего же вы так категоричны, ваше величество? — улыбка Дреда стала ещё шире, ну, а я начал жалеть, что не сломал ему пару-тройку рёбер, когда была такая возможность. — Если девушка хочет драться — пускай! Мы не вправе её останавливать. Не волнуйтесь: никаких лишних хлопот это вам не доставит. Я обязуюсь организовать мероприятие лично.
После моего заявления о том, что Пандора не просто неженка, коей Ада привыкла её считать, но ещё и на что-то способна, брови девушки потянулись вверх, выражая, тем самым, глубочайшее удивление. Однако уже спустя пару секунд лицо Ады приняло уверенный, полный решимости вид.
— Но ты ведь хочешь этого, Сирил, разве нет? Хочешь, чтобы мы были вместе. Если ради этого нужно рискнуть — я не против. Позволь мне пойти на это, позволь мне отблагодарить тебя за всё то, что ты уже успел для меня сделал. Потому что… я тоже хочу этого больше всего на свете.
— Но…
Возразить Ада мне не дала, прибегнув к уловке, которой я совершенно ничего не смог противопоставить — другими словами, чувствам к ней же. Наши губы сплелись в страстном поцелуе, и сейчас я уже не могу точно сказать, сколь долго он тогда продолжался. Единственное, что отчётливо помню — это брезгливое лицо Дреда и слова, сказанные им перед тем, как закрыть за собой дверь: «Я понял ваш ответ, госпожа Норин. Да пребудет с вами удача».
Целуя Аду, я уже прекрасно осознавал, что как только мы отстранимся — тотчас перейдём в стадию «долгих обсуждений и уговоров». К тому же, зная её, скорее всего, ничем хорошим они для меня не закончатся. Неужели Ада всё ещё хочет умереть? Жизнь вновь стала для неё ненастоящей? Нет, не думаю, что дело в этом — скорее всего она просто убеждена в своей победе на все сто. Но откуда в ней такая уверенность? Даже после того, что я сказал о Пандоре…
Вдруг в голове всплыл момент, когда девушка скинула меня с себя на поляне близ Аксиллы, а потом — как казнила Лудо с одного лишь удара… Знаешь, Ада, порою мне становится страшно от одной только мысли о том, сколь многого я о тебе ещё не знаю. И ещё страшнее от той, что, когда, наконец, узнаю, — наши счастливые дни исчезнут, словно последние листья с полуголых осенних деревьев.
Глава 21. Кто ты?
«Кто ты? Да кто же ты, чёрт тебя подери?!» — пока я смотрела на собственное отражение в зеркале, этот вопрос звенел в голове, ни на секунду не замолкая. Отбиваясь от одних уголков сознания, он рикошетил к другим и вновь возвращался на своё коронное место — орбиту всех моих необъяснимых тревог и необузданных страхов. Снова и снова. В какой-то момент я поняла, что бежать от него совершенно бессмысленно, и единственный способ выбросить из голову подобную ересь — найти на неё ответ. Однако именно в этом и состояла основная проблема: ответа у меня не было и, более того, получить его в ближайшее время не предоставлялось возможным.
Девушка. Довольно симпатичная. С яркими, ясно-голубыми глазами и белоснежными волосами. За последние месяцы черты её лица стали значительно резче и твёрже, однако в тоже время остались такими же нежными и привлекательными. Сейчас я уже не могу точно сказать, кто именно та девушка, что отражается в зеркале напротив меня. И, не стану врать, это пугает. У меня нет права носить имя, данное родителями при рождении, однако, в тоже время, и Адой Норин я уже не являюсь. Что-то изменилось. И я никак не могла понять «что». Такое чувство, будто со временем маска стала частью меня, а я — частью маски. В последнее время всё сложнее и сложнее определять, смеюсь я оттого, что должна или же оттого, что хочу, всё труднее и труднее понять, какие действия продиктованы разумом, а какие эмоциями. Кажется, постепенно я начинаю забывать, кто на самом деле такая и зачемвсё-таки здесь нахожусь. Как же я ненавижу себя за это!
На секунду девушка в зеркале вызвала во мне куда большее отвращение, чем все эксили, вместе взятые, и, совершенно позабыв о значении слова «рассудок», я захотела задушить её своими руками. Зеркало тотчас разбилось на десятки осколков, и они полетели вниз, прямиком к моим босоногим ногам. Тем временем по расцарапанным до жути кулакам с остатками осколков в наиболее глубоких ранах потекли первые струйки крови.
— И что, по-твоему, ты творишь?!
Уйдя с головой в свои мысли, я и не заметила, как Вик зашёл ко мне в комнату. Кажется, это был первый раз, когда он кричал на меня с такой силой: его вены вздулись, а лицо покраснело. Не могу припомнить, чтобы видела друга настолько злым и взволнованным. Хотя, на самом деле, оно и не удивительно: сейчас мало кто верит в то, что я доживу даже до завтра. Почти все не находят себе места либо из-за предвкушения небывалого шоу, либо из-за волнения о моей скромной персоне — и Вик был как раз-таки тем эксилем, что относился к одному-единому проценту последних.
— Просто снимаю стресс, не обращай внимание, — заверила я, отрывая кусок ткани от запыленных занавесок.
— Как ты только можешь?! Твоё положение и так незавидное, но тебе всё равно хватает глупости наносить самой себе травмы! Забыла, что ли?! Осталось всего два часа!
— Не кричи, Вик — всё я знаю. Лучше помоги перевязать: не думаю, что справлюсь самостоятельно.
Продолжая бубнить что-то о том, как же ему со мной сложно, Вик вырвал из моих рук тряпку, смочил
