На пересечении авеню Д и Пятой улицы я увидела здание, которое он упоминал во время нашей последней встречи. Я должна сказать, что оно выглядело лучше остальных. После окончания Второй мировой войны начался строительный бум. Все хотели достойно встретить мальчиков, возвращающихся с фронта, и предоставить им хотя бы крышу над головой. В результате в Ист-Виллидж и по всему Нью-Йорку, где позволяла территория, появилось огромное количество дешевых низкопробных домов, как тот, в котором жила я, с проваливающимся полом, крошащимися фасадами и неисправной проводкой. Но этот дом выглядел надежнее своих соседей. Белые ступеньки вели на некое подобие террасы, украшенное доисторическими колоннами. У входа восседал чернокожий мужчина размером с хороший холодильник. Он полностью скрывал стул, на котором сидел, отчего создавалось впечатление, будто он висит в воздухе. На мужчине был свитер с надписью «Нью-Йоркские рейнджеры» и красная бейсбольная кепка, надетая козырьком назад. Его выцветшие джинсы отличались опрятностью и чистотой, а на ногах красовались кеды, доходившие ему до щиколоток. Мужчина притопывал ногой в такт неслышной мне музыке. Я стояла на нижней ступеньке и смотрела на него. Он уже давно наблюдал за мной. Я заметила, что он оценивает меня, словно спрашивая, кто я. Он кивнул мне, и три его черных подбородка колыхнулись в такт. Желтые глаза буравили меня, но ничего не выражали.
Было время, когда я с готовностью осудила бы этого человека. Я назвала бы его хранителем ключей от ворот, ведущих в ад. Наверное, его карманы набиты пакетами с кокаином, или что он там продает? Я бы бросилась прочь, чтобы моя ненависть не задушила меня. Но отношения между наркоманами и наркодилерами кажутся мне теперь слишком сложными, чтобы судить так поспешно. Откуда они взялись? От нищеты, от жестокого обращения, от расизма, от внутренней неуверенности, от боли. И наркоманами, и поставщиками наркотиков становятся по одним и тем же причинам. Даже я занимала в этой цепи определенное место. Разве не я давала Эйсу деньги? Я принадлежала сегодня этой улице.
— Чего тебе надо, девонька? — спросил чернокожий мужчина, и в его голосе послышались доброжелательные нотки. Его глаза превратились в щелки, а уголки губ невольно дернулись вверх.
— Я ищу брата. Его зовут Эйс.
Я и сама понимала, что мои слова звучат по-идиотски наивно.
Мужчина ухмыльнулся, и все его тело заколыхалось в такт тихому смеху.
— Если он здесь, то он тебе уже не брат.
Его слова прозвучали неожиданно мудро, и я внезапно ощутила смертельную обиду. У меня по щекам разлился густой румянец. Я прошла по ступенькам, и мужчина провел меня удивленным взглядом, словно он ожидал, что я убегу после его замечания. Поднявшись на самую верхнюю ступеньку, я оглянулась, и он равнодушно пожал плечами.
Это не первый раз, когда я пересекала порог подобного здания в поисках брата. Однажды, когда я была охвачена приступом беспокойства, я решила проехаться до Гарлема, до Испанского квартала. За Девяносто шестой улицей начинался новый мир, полный злости и отчаяния. Мимо с ревом мчались машины, в которых на полную громкость была включена музыка, везде слышался крик. Опасность там разливалась в воздухе, и небо грозило взрывом. Воздух Ист-Сайда не был наполнен такой жестокостью. Люди здесь двигались с ленцой, и, как мне показалось, гнев не переполнял их с такой силой, грозя вот-вот выплеснуться наружу. Но все равно, входя в дом, я испытывала страх. В темном вестибюле меня встретил запах немытых тел, плохо проветриваемого помещения и химической лаборатории. Я вдыхала настоящий яд. Отовсюду слышалось ворчание, тихие стоны, и вдруг где-то заработало радио или включили телевизор, — в этом охваченном лихорадочным сном доме голос диктора звучал, словно голос космического пришельца. Я нащупала путь к ступенькам, которые были освещены ненамного лучше, чем коридор.
Когда мы с Эйсом были детьми, наши спальни располагались в соседних комнатах. Стена между ними была такой тонкой, что я слышала малейший вздох брата, каждый шорох в его спальне. В доме до перестройки была одна большая детская, но мои родители решили разделить ее пополам при помощи общей ванной. Нам предоставили во владение целую галактику, которая была надежно изолирована от остальной части дома. Мои родители занимали большую спальню на первом этаже. Она выходила окнами в сад, который так любила мама. С младенческих лет у меня на прикроватной тумбочке стояла «радионяня», служившая средством внутренней связи, если бы мне вдруг понадобились родители. Если мне снился страшный сон или хотелось услышать их голос, то достаточно было бы включить ее и позвать их. Но если такое и случалось, если мне было одиноко или хотелось пить, или меня напугал кошмар, привидевшийся во сне, я бежала в комнату Эйса.
Я выскальзывала из кровати (мои шаги заглушал мягкий ковер на полу), а потом пересекала разделявшую нас ванную и оказывалась в спальне брата. В его окне всегда плясала тень от огромного дуба. Я помню его мерное дыхание, фигурки из «Звездных войн» на его полке над столом, запах детского шампуня «Джонсонс бэби», которым мы продолжали пользоваться даже после того как вышли из детского возраста. Я подталкивала Эйса ближе к стене и ложилась рядом, и он всегда просыпался.
— Ридли, — говорил он, и в его голосе я слышала и раздражение, и любовь, и согласие уступить, — иди в свою кровать.
— Да, да, сейчас я уйду, — неизменно отвечала я ему.
Он обнимал меня и проваливался в сон.
Я, наверное, никогда больше не спала так крепко, как в те ночи. Но все проходит, и мы вырастаем. Постепенно мы перестаем быть похожими на щенков, которые тычутся мордочками в поисках тепла другого тела. Взросление имеет свою цену: мы начинаем понимать свое тело и контролировать свои прикосновения к другим людям. Когда Эйс закрыл на замок свою дверь в ванную, я поняла, что не смогу больше приходить к нему и просить защиты от ночных чудовищ и страхов. В тот вечер мы утратили былую невинность наших детских отношений.
На втором этаже под моими ногами скрипнули половицы, и я поняла, насколько опасное предприятие я затеяла. Каждый следующий шаг давался мне с трудом, и я с ужасом ждала, что в любую минуту провалюсь вниз с грохотом и неприятными последствиями для собственного здоровья. Эйс упоминал, что его квартира находится на втором этаже и ее окна выходят на улицу. Он поселился с девушкой. Я нашла ближайшую дверь на той стороне дома, окна которой выходили на улицу, и постучала.
— Эйс, — позвала я тихо. — Это Ридли.
В ответ я услышала лишь тишину. Солнце осветило коридор, и мне показалось, что все здесь покрыто ржавчиной и пылью. В этот момент мимо здания промчалась машина, и я ощутила, как звуки музыки, резонирующие в колонках, пронзили кончики моих пальцев. У меня начало бешено колотиться сердце. Звуки голосов, которые я слышала при входе в здание, немедленно умолкли. Мне показалось, что стены и двери как будто затаили дыхание в ожидании моих дальнейших действий. За дверью кто-то шевельнулся. Кто-то прислушивался к звукам в коридоре точно так же, как я прислушивалась к звукам в комнате. В другом конце коридора я заметила шевелящуюся кучу мусора и безошибочно узнала раздающийся там писк. Я решила не обращать на него внимания, но тут крысы врассыпную бросились вдоль стен. Я снова постучала, на этот раз громче и настойчивее.
