Эх, гуляли мыэх, проказили…Очи черные душу сглазили.
Еремеев заворочался на своей полке.
– Хорошо поешь. Голос есть.
– Как говорила бабушка: и волос есть, и голос.
– А бабушка где?
– В Гродно.
– Как же ты из Гродно в Москву перебралась?
– Как-как… Вышла замуж – развелась. Скучно все это. Спокойной ночи!
Еремеев не ответил. Он уже спал, провалившись в темную яму, набитую черным пухом. И снилось ему синее море, белая яхта. Потом по мачте взбежал мохноногий паук-яйцеед. Голубая «мазда» выскочила на причал. Дельф рванулся из кокпита. Раздалась очередь, другая, третья…
Стучали в окно бани. Виноватый голос Тимофеева с трудом пробивался сквозь двойные стекла:
– Ну, вы это… Чего ушли-то!
– Спрашивает, гад! – Еремеев приподнялся на локте.
– Давайте это… Обратно. Ну мало чего я по пьяни намолол. Не сердись, Ерема! Ты вот мне ногу-то оттяпал, я и то не сержусь. Пойдемте, ребята! Завтрак стынет. Я уж приготовил все.
– А что на завтрак? – полюбопытствовала из своего мешка Карина.
– Яичницу из шести яиц сбацал! – воспрянул духом майор. – Тройная глазунья на сале с луком. Огурчики там. Тушенка. Кофе, если кто желает, со сгущенкой.
– Желает, желает!.. – свесила ноги с полки Карина. – Пойдем, что ли, Петя!
– Сама ты тетя Клепа! Не пойду. Его сейчас опять на политику поведет.
– Завязываю с политикой! – божился за оконцем майор. – Ну ее к Гайдару! Слова больше не скажу. Как огурец молчать буду! Идемте, братцы, а?!
И он действительно выполнил свое обещание – весь завтрак молчал как заклятый и только за кофе промолвил:
– Ты помнишь, как я замполита послал с его «Малой землей»?
– В Кандагаре?
– В Хайратоне. В Кандагаре меня за анекдоты про бровеносца тягали.
– Ну, ты у нас известный борец против коммунизма и брежневизма. Партбилет небось в подушку зашил?
– Ладно, ладно, подъелдыкивай увечного воина. Бог, он все видит.
– Ишь ты, и про Бога вспомнил. Нехристь краснопузая.
– Это я нехристь? – взвился Тимофеев. – Да ты знаешь, где меня крестили?
– В соборе Парижской Богоматери.
– Хрен вам в глаз. В Мологе.
– Это где-то под Мадридом?
– Под Рыбинском. Был самый старинный русский городок на Волге. Затопили его перед войной под водохранилище, да не полностью, а по второй этаж. Что твоя Венеция. И церковь наполовину из воды с колокольней торчит. Ну, на колокольне красный фонарь повесили, чтоб прихожане, значит, не напоролись. А вот в церковь ту выселенные мологжане на лодках приплывали. И молились с лодок. И детей на лодках крестили. И батюшка на лодке прямо в Волгу окунал. Вот и меня также. Мне года три было – все помню. Даже снится иногда – лодка вплывает под церковные своды и лики святых близко-близко… Туда и сейчас еще народ ездит. Вот тебе и град Китеж. А ты – красно-коричневый…
– Ладно, беру свои слова обратно… Все мы совки изрядные.
– Это почему же все?
– Да сидим мы в России, как пассажиры в автобусе, а кто там за руль сел – никому дела нет. И куда ни повезут – трясутся, качаются и молчат.
– Опять вы в политику ударились! – вмешалась Карина.
– Чтобы с ним дойти до точки, – резюмировал Тимофеев, – надо вылакать полбочки!
– Ну так как насчет Абу-Даби? – напомнила Еремееву Карина.
– Жарко там очень. Я тут остаюсь. Продам квартиру в Москве и отстрою нормальный дом в Абу-Хотькове.
– Ну, тогда я в Ростов подамся. Там и Арабские Эмираты поближе.
– Желаю тебе найти порядочного эмира. Чтоб не изменял с чужим гаремом.
– Не волнуйся – я найду.
– Нет никаких сомнений! Но пока ты останешься здесь. Я съезжу в Москву. Проведаю Дельфа. Куплю тебе билет до Ростова. Оформлю продажу квартиры. Вечером вернусь. Переночуем в нормальных условиях. И завтра двинешься.
– Нет-нет, – запротестовала строптивая Дева. – Я тоже поеду в Москву!
– Ну, какой резон тебе ехать? Лишний риск. Попадешься на глаза кому-нибудь из своих пауков-птицеедов.
– Не попадусь – Москва большая. Я тоже хочу собачку навестить. Я ей «Педигри» куплю.
Получасовые препирательства ни к чему не привели. Карина твердо стояла на своем:
– Еду! В конце концов мне нужно деньги по кредитке получить. И билет я возьму не на завтра, а на ночной поезд.
– Но…
– Иди ты в баню! В свою, конечно.
Тимофеев проводил их до станции. Перед тем как войти в вагон электрички, Еремеев не утерпел и ввернул на прощание:
– А все-таки то, что мы сейчас имеем, началось с твоего Великого Октября. В семнадцатом Россия получила удар под сердце. Семьдесят три года Совдепии – это в масштабе исторического времени семьдесят три секунды агонии. Я как врач тебе скажу – человек в агональных конвульсиях может гору свернуть, могут быть периоды улучшения, но конец неизбежен. И он наступил.
Майор раскрыл рот, чтобы горячо возразить, но тут зашипели тормоза, двери съехались, вагон дернулся, и электричка, натужно гудя, потянулась к Москве.
Карина демонстративно села подальше от Еремеева – к противоположному окну. Однако как только рядом с ней примостились трое черноусых южан, тут же перебралась к надежному спутнику и напялила наушники плейера. Еремеев купил у разносчика газет «Московский комсомолец» и «Завтра» и стал читать попеременно то одно, то другое издание. В ответ на недоуменный взгляд Карины коротко пояснил:
– Истина как раз посередине!
Девушка сняла наушники и нацепила их Еремееву. Голос Вики Цыгановой отчаянно стенал:
А ты уймись, уймись, тоска.Я устала от совка.Ох, душа-пророчица,Когда это кончится?!
Глава девятая. Экспедиция за золотом Колчака
С Ярославского вокзала они направились на Красносельскую, в ветлечебницу. По пути Карина купила в зоокиоске большой пакет витаминизированного собачьего корма.
