Кромвель умудрялся годами оттягивать дебаты. Однако теперь он, казалось, был обречен. Разве что сама Судьба вмешалась бы и принесла ему победу. И она вмешалась в лице Американской банкнотной компании.
Как и многие маленькие страны, Никарагуа пользовалась услугами данной уважаемой нью-йоркской фирмы для печати марок. Художники создали марки с самыми известными местами Никарагуа. Среди них была серия с изображением величественного вулкана Момотомбо, над жерлом которого вились кольца дыма. Однажды в Вашингтоне проницательный лоббист французского синдиката вдруг обратил внимание на подобную марку на письме из Никарагуа. И она вдохновила его на действия, изменившие ход истории.
По стечению обстоятельств 1902-й стал годом необычайной вулканической активности в Карибском регионе. В мае мощное извержение унесло жизни тридцати тысяч людей на острове Мартиника. Вскоре проснулся вулкан на Сент-Винсенте. Американские газеты пестрили ужасающими рассказами о разрушительной силе вулканов, чем на многие месяцы повергли общественность в панику. Кромвель же увидел во всем этом огромное преимущество. Сперва он отправил в «New York Sun» маленькую заметку, которая позже оказалась если не ложью, то крайним преувеличением. В ней говорилось об извержении Момотомбо и сейсмических толчках, что оно запустило. Затем Кромвель собрал марки с этим вулканом, приклеил их на листы, озаглавленные «Официальное свидетельство вулканической активности в Никарагуа», разослал сенаторам. Листовки несли очевидный призыв: строить канал в стране столь нестабильной географически, что у них дымящийся вулкан даже на марках, – чистой воды сумасшествие.
В Вашингтоне мало кто знал, что Момотомбо считается спящим, лежит больше чем в сотне миль от предполагаемого маршрута, да и на марку его поместили не Никарагуа, а художники из Нью-Йорка. Пока марки разлетались по Вашингтону, министры Никарагуа и Коста-Рики, которые готовились, по их мнению, к относительно легкой кампании по утверждению никарагуанского маршрута, оказались поражены. Во время дебатов по поводу законопроекта о строительстве канала Марк Ханна выступил с пламенной речью в поддержку панамского маршрута и подкрепил свои слова пугающей, однако далекой от действительности картой зон сейсмической активности в Центральной Америке. Его речь и закулисная обработка членов сената, а также действия Кромвеля помогли достигнуть желанного результата. Девятнадцатого июня 1902 года, через три дня после того, как сенаторы увидели марки с Момотомбо, они проголосовали в пользу Панамы сорока двумя голосами против тридцати четырех. Вскоре и палата представителей изменила свою позицию и утвердила этот маршрут. Кромвель получил за услуги восемьсот тысяч долларов.
Однако не только марка сыграла свою роль. События разворачивались на фоне политической вражды между председателем сенатского комитета по международным отношениям Джоном Т. Морганом, главным сторонником никарагуанского маршрута, и сенатором Ханной, который встал на сторону Панамы, дабы ослабить влияние Моргана. Некоторые сенаторы приняли решение под влиянием пришедшего в последнюю минуту отчета комиссии о преимуществах панамского маршрута. Другие же согласились на хорошую сделку, когда строительная компания снизила цену со ста девяти миллионов до всего лишь сорока. Записи дебатов, однако, подтверждают, что сенаторы явно преувеличивали опасность вулканов для Никарагуанского канала. Эти записи, как и утверждения самих сенаторов, не оставляют сомнений: марка с Момотомбо и страх извержения сыграли решающую роль в голосовании в пользу Панамы.
После голосования сенатор Морган возмущался, что «продажное и влиятельное» панамское лобби бессовестно ввело его коллег в заблуждение. Увы, вопрос был уже решен. Двадцать девятого июня президент Рузвельт подписал закон о строительстве канала через Панаму. В настоящее время марки с изображением Момотомбо занимают важное место в коллекции музея межокеанического канала страны.
В годы, когда канал планировали строить через Никарагуа, американские чиновники поддерживали хорошие отношения с президентом Селайей. В 1898-м американский министр в Манагуа упомянул в отчете, что Селайя «справедливо правит народом Никарагуа… иностранцы, что заняты своими делами и не вмешиваются в политику, когда она их не касается, полностью защищены». Два года спустя Госсекретарь Джон Хэй отметил «способности, твердость духа и честность» Селайи. Американский консул в Сан-Хуан-дель-Норте, где должна была располагаться конечная станция канала, назвал его «самым способным и сильным человеком Центральной Америки» и добавил, что он «весьма популярен среди народа и отлично управляет государством».
Однако конгресс утвердил панамский маршрут, и восхищение быстро превратилось в презрение. Чиновники, считавшие действия Селайи по объединению стран Центральной Америки благородными, увидели в них попытку нарушить всеобщий порядок. Усилия, что Селайя прикладывал, дабы держать под контролем американские компании в своей стране, раньше находили выражением его уверенной национальной политики; теперь их сочли открытым вызовом США.
«Госдепартамент больше не собирался обхаживать и всячески задабривать Никарагуа, – писал позже американский историк Джон Эллис Финдлинг. – Эта страна оказалась под тщательным наблюдением. Ее было необходимо держать в узде».
Президент Рузвельт со всем рвением погрузился в проект строительства канала. Однако, прежде чем работы в Панаме могли начаться, ему предстояло решить последнюю проблему. Республики Панама еще не существовало. Она была провинцией Колумбии, а колумбийские правители не собирались уступать власть на выбранном участке. Впрочем, они допускали, что согласятся, если США предложат еще денег.
«Я думаю, есть два пути, – писал Рузвельт Госсекретарю Хэю. – Первый: захватить Никарагуа. Второй: неким способом вмешаться в нужный момент, чтобы обезопасить панамский проект и не иметь больше дел с глупыми и одержимыми убийствами коррупционерами из Боготы».
После недолгих размышлений Рузвельт выбрал второй вариант. У Штатов пока было мало опыта в разжигании революций. Однако один способ уже появился. Десять лет назад американский дипломат Джон Л. Стивенс разработал простой план, благодаря которому горстка людей без поддержки местного населения умудрилась устроить переворот на Гавайях. Рузвельт решил применить тот же план в Панаме. Он намеревался убедить панамских «революционеров» объявить о независимости от Колумбии, быстро признать их с дипломатической точки зрения и выслать на подмогу американских солдат, чтобы колумбийская армия не вернула власть своей стране.
Второго ноября 1903 года командир американской канонерки «Нэшвиль», стоявшей на якоре у города Колон на карибском побережье Панамы, получил приказ из Вашингтона: предотвратить высадку любых враждебно настроенных сил, будь то правительственные или повстанческие. Американец удивился – ведь никакой революции еще не произошло. Она случилась на следующий день. Группа мятежников наскоро собралась в столице провинции и объявила Панаму независимой.
В Панама-сити не было военных позиций, но в Колоне был разбит большой лагерь. Его командир мгновенно отреагировал на известия о восстании и собрал пятьсот солдат. Они маршем прошли через город к железнодорожной станции и потребовали поезд, чтобы добраться в Панама-сити. Управляющий станцией, американец, солгал: мол, свободен лишь один вагон. Командир не утратил присутствия духа и погрузился в него со своими штабными офицерами, уверенный, что сокрушит мятежников даже малыми силами. Однако он попал в ловушку. Американцы отправили телеграмму, чтобы его и офицеров арестовали, как только они сойдут с поезда.
