Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 76
В дверях он остановился и спросил:
— Разве ты не должен резать торф, мальчик?
Я никогда не любил, чтобы меня называли «мальчиком» — так обращался ко мне отец, если бывал недоволен, — и выпалил:
— Я не ваш мальчик, мистер Маккензи!
Я тут же пожалел о своем порыве, подумав, что он сообщит отцу о моем неуважительном отношении и возьмет с нас шиллинг штрафа. Но вместо этого он сжал мой затылок, приблизил свое лицо к моему и сказал:
— Когда ты станешь старше, ты поймешь, что человек должен где-то удовлетворять свои потребности. Особенно теперь, когда твоей дорогой матери нет с нами.
Брод грубо расхохотался и ушел.
Я наблюдал, как он шагает по деревне, крутя шейный платок в правой руке, и ненавидел его от всей души.
Джетта осталась лежать на столе. Ее грудь вздымалась и опадала, и мой взгляд привлекло темное место между ее расставленными бедрами. Не отрывая спины от столешницы, она опустила юбки и нижнюю сорочку, обмотавшиеся вокруг пояса. Потом села и просидела так несколько минут — ее ноги болтались, не доставая до пола, лицо покраснело, на лбу выступили капли пота. Я не знал, что сказать, поэтому не сказал ничего. В конце концов она встала, оправила одежду и спросила, что я здесь делаю, и я сказал, что забыл свои банноки. Джетта принесла их мне из кухонного шкафа (я все еще стоял у двери). Щеки ее пылали, как будто она только что бежала или танцевала. Она велела мне ничего не говорить отцу о том, что я видел. Я кивнул и спросил, не найдется ли для меня чашка молока.
Взяв банноки, я сел на скамью возле дома. Джетта принесла мне чашку молока и без единого слова вернулась внутрь. Отец, стоя спиной к дому, не оглядывался. Я наблюдал, как он с трудом орудует плугом, его нога часто соскальзывала с колышка. Он работал упорно, но земля от этого мало менялась. Я не мог сказать, видел ли он, как Лаклан Брод вошел в наш дом и вышел оттуда. За те несколько минут, что я за ним наблюдал, отец не разу не оторвал глаз от своей работы.
Когда я вернулся на торфяное болото, Эней Маккензи подозвал меня и сказал, что доложит брату о моей отлучке с горы. Я ответил, что в том нет необходимости — я уже виделся с ним; больше на эту тему я ничего не услышал.
* * *
Примерно в то же время я завел знакомство с Флорой Маккензи, старшей дочерью Лаклана Брода. Мы с ней вместе ходили в школу, но из-за моей нелюдимой в ту пору натуры по-настоящему познакомились только сейчас. Флора была примерно на год младше меня, и из-за этого — и из-за давнишней вражды между нашими семьями — мы мало общались. В школе она всегда сидела в первом ряду, и, хотя я не мог видеть ее лица, я воображал, что оно — само напряженное внимание. Она всегда первой вызывалась вытереть для мистера Гиллиса школьную доску и крайне гордилась, когда он награждал ее этой привилегией. Если в то время у меня и сложилось о ней какое-то мнение, то как о глупой девчонке, слишком старающейся ублажить тех, у кого есть власть.
Однажды днем мне поручили взрыхлить землю на участке Лаклана Брода. Флора подметала возле дома и присматривала за своим маленьким братом Дональдом. Хотя я стоял к ней спиной, я сознавал, что она за мной наблюдает. Несколько минут я продолжал трудиться, все время чувствуя на себе ее взгляд, потом сделал паузу и повернулся в ту сторону, где она стояла. Флора опиралась на ручку метлы, даже не пытаясь скрыть, что наблюдает за мной. Я оперся на ручку лопаты, скопировав ее позу, и тоже уставился на нее. Так мы простояли несколько мгновений, увлекшись этой игрой. Потом она пожала плечами и вошла в дом, как будто внезапно вспомнила о каком-то неотложном деле. Некоторое время спустя Флора появилась снова и принесла мне чашку молока.
— Я подумала, может, ты хочешь пить, — сказала она, протягивая мне чашку.
Я взял чашку, осушил одним глотком, сказал: «Спасибо» — и вытер рот тыльной стороной ладони.
Флора забрала у меня чашку и вернулась в дом, покачивая бедрами, как будто переступала через борозды.
Несколько дней спустя, вечером, я вышел из сарая за нашим домом. Притворив деревянную дверь, я стал обматывать веревку вокруг подгнившего упора, как вдруг ощутил, что неподалеку кто-то стоит. Я закончил обматывать веревку так, будто не знал, что тут кто-то есть. Не знаю, почему я пошел на этот маленький обман; разве что мне не хотелось, чтобы человек подумал, будто я занимаюсь чем-то тайным. Наверное, я решил, что это Джетта, хотя у нее не было никаких причин молча за мной наблюдать. То, что это не отец, я знал наверняка — он после ужина уселся у окна, а в таких случаях он редко вставал с места, пока не отправлялся в постель. Но я совершенно точно не ожидал увидеть Флору Брод у угла дома Грегора. Наверное, по моему лицу стало видно, как я удивлен, потому что она захихикала и поднесла ладонь ко рту, словно с самого начала задумала меня напугать и была довольна, что ее замысел увенчался успехом.
Я не знал, что сказать, поэтому просто смотрел на нее. Флора заметно изменилась с тех пор, как мы учились в школе. Ее лицо не было таким детским, нос и рот сделались больше. Волосы она завязала в один узел, как завязывают женщины, а не заплела в детские косички. Фигурка ее округлилась, и грудь мило натягивала лиф ее платья. Юбка Флоры не доставала дюйма-другого до лодыжек, и из-под подола виднелась оборчатая кайма нижней юбки. На ее ногах были аккуратные черные ботинки, и я задумался — не куплены ли они на те шиллинги, которые мы выплатили ее отцу в качестве компенсации за барана. Она изучала меня, склонив голову набок, как диковинку на передвижной выставке.
Флора пожелала мне доброго вечера и спросила, чем я занимаюсь. Я ответил, что это не ее дело и что я могу задать ей тот же вопрос. Она заявила, что если я не расскажу, что делал в сарае, значит, я затевал какое-то озорство, и добавила, что ее отец считает меня непутевым и велит держаться от меня подальше. Я не удивился, услышав, что Лаклан Брод обо мне плохого мнения, но меня поразило, что Флора сказала это не столько для того, чтобы оскорбить меня, сколько для того, чтобы дать понять: она искала меня, идя наперекор желаниям отца.
— И что ты скажешь отцу, если он узнает, что ты сейчас со мной разговариваешь? — спросил я.
Флора пожала плечами и широко раскрыла глаза, как будто для нее это вообще было неважно.
— На месте твоего отца я бы крепко тебя вздул, — сказал я.
— Может, вместо этого он вздул бы тебя, — ответила она.
— Не сомневаюсь, это доставило бы ему огромное удовольствие.
Флора захихикала, как будто ее позабавила перспектива увидеть, как меня бьют, и снова спросила, что я делал в сарае. Чувствуя, что теперь между нами возникли некие узы, я сказал, что ухаживал за птенцом, найденным два или три дня назад на том самом месте, где она стоит, и показал на гнездо на коньке крыши над ее головой, из которого выпал птенчик.
— Почему же ты не положил его обратно в гнездо? — спросила Флора.
Я не знал, что на это ответить. Я просто хотел спасти птаху, а ведь положить ее обратно и в самом деле было бы проще всего. По правде сказать, я часто возился с ранеными птицами или животными, но делал это тайком, поскольку отец считал мое увлечение пустой тратой времени или, хуже того, вызовом Божьей воле. В любом случае мои подопечные чаще всего погибали. Однако пару лет назад я вырастил птенца, которого нашел, принося с холма торф. Когда у него отросли перья, я понял, что это ворона, и назвал его Черныш. Однажды вечером я отправился в сарай, чтобы покормить своего питомца, а тот вылетел, и я решил, что он уже достаточно окреп, чтобы жить в мире самостоятельно. Я не знал, остаются ли эти птицы поблизости от места, где вылупились, но всякий раз, видя ворону, расхаживающую по стерне нашего надела или сидящую на ограде дороги Тоскейга, я гадал — не Черныш ли это и не мелькает ли в его глазах узнавание.
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 76
