Может, этот дом, а возможно, и врожденное чувство цвета вывели моего дядю на скорбную тропу искусства.
Семья дяди Саши тоже была необычной для нашего круга. Его отец, дядя Серго, строгий и честный человек, воевал четыре года и дошел до Берлина. Был контужен и дважды ранен. Поймал и доставил в штаб трех «языков». В День Победы черный пиджак дяди Серго помпезно отливал золотом орденов и медалей. После войны он работал каменщиком, столяром, часовщиком, токарем, слесарем. Имел славу мастера по шести специальностям. Особенно удавалось ему плотницкое дело. Вот уж где ему не было равных! Дерево слушалось его, как доброе дитя родителя. Это мастерство со временем передалось сыну Александру. Человеком был крайне принципиальным. Боготворил труд и честность. Презирал бездельников и лгунов. Детей своих воспитал так, что до конца его дней они обращались к нему и к матери только на «вы». Мать дяди Саши вела домашнее хозяйство и при властном муже умудрилась не потерять характера, оставшись гордой и величественной женщиной. В общем — трудовая семья с классическим, дворянским укладом.
Тем не менее в дяде Саше преданность семейным ценностям сочеталась с вольностью духа, обратившей его внимание на кисть и краски. Наряду со сдержанностью в словах и поступках, вольность эта угадывалась в постоянной полуулыбке и тонкой надменности взгляда. Это сочетание источало особый эфир, который манил и завораживал женщин, точно лунная тропа, тающая за морским горизонтом.
Но как бы ни были очарованы им женщины, мы, дети, боялись его неимоверно. Весь молодняк от трех лет и до самой женитьбы периодически испытывал на себе упорное сверло его взора. Гроза непослушных детей и болтливых подростков, дядя Саша ни разу не накричал и тем более не поднял руки на ребенка. Жестокость и несдержанность были чужды ему, равно как излишняя мягкость и чопорность. Весь его воспитательный метод основывался на метко посланном взгляде, который леденил кровь в жилах и пробуждал в детворе первобытный страх. Неведомо как, но он смотрел на нас так, что мы запирались в ступоре и, окаменев, боялись в охватившем нас безмолвии. Ни у кого даже не возникало естественного стремления побежать к родителям и пожаловаться на чрезмерную строгость дяди или хотя бы, зарывшись в материнскую подмышку, тихо не бояться. Единственным умоляющим желанием было одно: чтобы дядя скорее отвлекся и перестал смотреть истребляющим взглядом в упор.
Дядя Саша не делал разницы между своими детьми и чужими. Попадало всем. До сих пор для меня загадка, как он умудрялся контролировать всю детвору, ни разу не повысив голоса, только лишь одним взглядом. Говорят, все дело в энергии. Но, скажем, Наиль был много энергичнее мужа своей сестры, однако ужаса нам не внушал, а больше восхищал таившейся в нем силой и чрезмерной подвижностью. К дяде Саше же мы испытывали лишь одно чувство — доисторический страх.
Хвалил он редко, и если такое случалось, то это становилось целым событием. Временами можно было лицезреть такую картину: несется сломя голову молокосос, врывается в комнату и сообщает, задыхаясь от запары и восторга: «Мам, пап, я только что скамейку починил, и дядя Саша меня похвалил!» А глаза горят торжественным огнем, будто свершилась самая дерзкая мечта. Всевидящее око дяди творило чудеса. Это был человек с задатками идеального руководителя, и если бы не его аполитичность и полная удовлетворенность положением вещей, партийные высоты были бы им взяты в самый короткий срок. Если для художника он был слишком суров, то для политика чрезмерно порядочен. Помимо прочего, ему удавалось внушать уважение даже тем, кто ради своей выгоды не чурался чужими жизнями.
Много позже — уже после развала большой и сильной страны, когда Арменикенд опустел и все армяне устремились кто куда — один из племянников дяди, Андраник, обосновавшись в Краматорске, сделался лидером преступного сообщества.
Андраником его назвали в честь выдающегося армянского полководца Андраника Сасунского, больше известного как Андраник Паша. Герой этот имел дар при наличии одной-единственной дивизии сдерживать натиск целой армии. Особенно блестяще ему удавалось вести бой в гористой местности. Вместе с именем племянник дяди Саши унаследовал и некоторые качества национального героя. Главным образом — талант сорганизовать малое число людей для большого дела.
Парень был крепкий, с хорошо поставленным ударом и несгибаемой волей. Стальной кулак и сильный характер сколотили вокруг него команду молодых и жаждущих яркой жизни бойцов, или как они именовали себя, «бакланов». Спустя время кулак сменила бейсбольная бита, а чуть позже биту заменил пистолет. Дела пошли в гору. «Бакланы» крышевали ларечников, барыг и челноков, разводили приезжих лохов, выбивали со строптивых мзду, подкармливали ментов. Последние покрывали бригадные вылазки Андраниковой шайки и время от времени подкидывали ему разного рода сведения. Уродливый симбиоз криминала и правоохранительных органов стал визитной карточкой повсеместно зарождающегося капитализма.
Дела у Андраника шли в гору так активно, что, сам того не желая, он начал теснить братков из Донецка, то есть из областного центра. Предупреждения и угрозы пролетали мимо окрыленного стремительным успехом Андраника. Поэтому «донецкие», долго не думая, забили ему стрелу, на которой он и должен был честно погибнуть за борзое стремление бежать впереди «старшаков». Менты, прознав через свои каналы о намечающейся Андраниковой смерти, сообщили ему, когда и где он должен умереть. Андраник не ожидал столкнуться с этой оборотной стороной успеха и чуть было не подался в бега. Однако целый табор осевших в городе родственников не позволил ему спасти себя и подставить знать не знающих о его делах сородичей. Донецкие ребята — судя по доходившим до Андраника слухам — были настроены решительно и агрессивно.
Как раз в это время дядя Саша, устав от сельских хлопот (он тогда уже жил в России, в деревне), решил навестить родню и выехал на Украину. Андраник взял шесть своих бойцов и поехал на вокзал встречать любимого дядюшку. Весь на взводе, он прикуривал новую сигарету, не успев расстаться с предыдущей. У армян не принято, чтобы младшие курили в присутствии старших. Это считается прямой демонстрацией неуважения. Естественно, не думая о таких мелочах в столь непростой период своей жизни, Андраник, широко распахнув объятия и натянуто улыбаясь, с накрепко сжатой в зубах сигаретой двинулся к вышедшему из поезда дяде. Но тот так презрительно смерил племянника взглядом, что сигарета сама выпала изо рта лидера криминального сообщества, а на его лбу выступила испарина. Охрана Андраника — все мясники и костоломы — подумала, что их босс впал в радостный ступор от прилива теплых чувств при виде любимого дядюшки, и поэтому сами умиленно заулыбались, морща бугристые лбы. Только дядя и племянник понимали, что к чему, и, утрясся временные недоразумения, крепко обнялись. Больше таких промахов Андраник не допускал и как-то даже чересчур принялся обхаживать дядьку. Тот, заподозрив неладное — какую-то нервную суету в уверенном прежде парне, — спросил о причине такой перемены. Надломленный Андраник не стал строить из себя оптимиста и посвятил дядю в гущу роковых обстоятельств.
— Когда стрела? — спросил дядя.
— Послезавтра, — подавленно ответил племянник.
