Когда Куколке удалось пробиться к проезжей части, где и разворачивалось основное действо, то в прогалы между плотно стиснутыми телами зрителей она смогла увидеть, как мимо проплывают королевы в роскошных платьях, пышных париках, явно взятых в оперной костюмерной, и с блестящими бальными сумочками; важно следуют седые господа с роскошными усами, торчащими в стороны, как сиднейский мост над заливом, и одетые в кожаные доспехи со множеством цепей; легкой походкой, пританцовывая, идут совсем другого типа мужчины, похожие на падших райских птиц в изысканных одеждах, украшенных перьями.
Затем мимо медленно проплыла празднично украшенная платформа на колесах, на которую Куколка и пришла посмотреть по приглашению Уайлдер: Dykes with Dicks. Перед Куколкой была стена из плотно сдвинутых плеч, и между этими плечами, как в рамке, виднелась Уайлдер – топлес, с огромным черным пенисом, висевшим у нее через плечо на ремне. Уайлдер пританцовывала, размахивая этим «аксессуаром», и ее обнаженные великолепные груди раскачивались в такт мелодии.
«А ведь Уайлдер танцует совсем не так, как мы это делаем на пилоне, – подумала Куколка с восхищением, – и чем меньше сексуально-эротических движений, которым всех нас специально обучали, она совершает, тем более сексуальной выглядит. Наверное, это потому, что в клубе мы танцуем за деньги, там мы (Кристал, Джоди, Эмбер или еще кто-то) никогда не осмеливаемся танцевать от души и никогда не бываем самими собой».
Куколке очень хотелось подобраться поближе к ограждению и помахать Уайлдер. Пробиваясь сквозь толпу, она нечаянно толкнула какую-то женщину с открытой банкой пива в руке, и та, облив напитком стоявшего перед ней мужчину, громко чертыхнулась. Мужчина обернулся.
Он был смуглый, темноволосый и очень привлекательный – даже чересчур привлекательный, подумала Куколка. Наверняка гей.
Женщина, сердито тряхнув головой, еще раз выругалась и исчезла в толпе. А Куколка принялась извиняться перед пострадавшим мужчиной и зачем-то указала на Уайлдер с огромным блестящим пенисом в руках, словно это могло объяснить случившееся. Мужчина удивленно посмотрел на нее, явно пребывая в замешательстве, и Куколка поспешила радостно объяснить:
– Это моя подруга там, на платформе, понимаете? Моя подруга!
И он, раздумав сердиться, засмеялся и сказал:
– Так вы лесби. Просто на вас такой штуковины не хватило?
У него было очень правильное произношение, выдававшее в нем иностранца, и все же он отчего-то казался Куколке знакомым. Возможно, поэтому, а может, просто потому, что он на нее не сердится, она засмеялась и пояснила:
– Да нет, мы никакого отношения к лесбиянкам не имеем. Мы просто подруги. А пениса у меня действительно нет.
И тут вдруг она его узнала. Ну да, это же он, тот самый молодой человек, который спас Макса!
– Ну, по сравнению с тем, что у нее в руках, – произнес он, отлепляя от тела насквозь мокрую рубашку, – у меня его тоже, можно сказать, нет.
Куколка заволновалась. Она вытащила из сумочки носовой платок, принялась вытирать его рубашку, хотя это было совершенно бесполезное занятие, и вдруг почувствовала, что их руки соприкоснулись.
– Простите, – прошептала она, – по-моему, мы уже где-то…
Мимо проплывала платформа с наркокоролевами и Дасти Спрингфилд[6], и музыка звучала так громко, что в ней утонули и конец фразы, произнесенной Куколкой, и ответ молодого человека, но по его лицу она поняла, что он ее узнал. Во всяком случае, он тут же очень смешно изобразил плачущего малыша и себя самого, плывущего к нему на помощь. Куколка засмеялась. Несколько человек рядом с ними пустились в пляс под гремевшую на платформе музыку, и молодой человек с улыбкой протянул Куколке руку, приглашая потанцевать, и она, все еще смеясь, согласилась, но вовсе не потому, что так уж этого хотела. Просто ей было страшно неловко: ведь она испортила ему весь вечер, с головы до ног облив пивом.
И они начали танцевать. Сперва они, правда, были несколько стеснены в движениях и толклись на месте, едва переступая ногами. Но потом он, не переставая танцевать и ловко маневрируя в толпе, вывел ее в сторонку, подальше от ограждения и безумствующей праздничной толпы. Во всяком случае, здесь было посвободней, и люди охотно расступались, освобождая для них побольше места. Куколка видела, что парень отлично знает, что делает, особенно когда он начал танцевать меренгу. Они кружились, расходились в стороны, поворачивались друг к другу спиной, и он то отталкивал ее, то притягивал к себе, слегка, но властным движением, сжимая ей пальцы, и она снова падала в его объятия.
Танцуя, Куколка поймала себя на том, что бездумно смотрит куда-то вверх, на горящие в ночном небе уличные фонари, а на губах у нее играет самая беспечная улыбка. Когда он, раскрутив Куколку, как бы отсылал ее от себя, она нарочито поджимала губы и посылала ему легчайший воздушный поцелуй, и тогда он, смеясь, вновь притягивал ее к себе, как-то незаметно разворачивал, и они в такт музыке стукались ягодицами, а потом он опять ее раскручивал и отсылал от себя.
Сперва он вел Куколку нежно и вежливо, даже когда их тела соприкасались или стукались задами, как того требовал танец. Но затем она почувствовала, как он слегка пожал ей руку, и ответила ему таким же пожатием. Внешне их танец остался прежним, но, когда парень в очередной раз игриво провел руками по ее телу, это была уже ласка, а не просто движение танца; а когда он, с силой резко притянул Куколку к себе и она оказалась плотно прижатой к его горячему телу, она почувствовала, как сильно он возбужден, и это подействовало на нее как удар током.
Город был раскален, как духовка. Одна за другой проплывали разукрашенные платформы, шумела праздничная толпа, и Куколке казалось, что мимо нее следует бесконечная череда мужчин и женщин, пойманных в мираж страсти и беззастенчиво пожирающих глазами бедра, ягодицы, кожу друг друга; каждый поворот головы, каждая оживленная улыбка свидетельствовали о предвкушении наслаждений, которые еще может принести этот вечер. Даже воздух, казалось, стал плотней от разлитой в нем страсти, какой-то почти звериной чувственности. Куколка подумала о том, как раз в год сотни тысяч живых существ на одну лишь ночь собираются вместе и дружно совокупляются.
Послышались аплодисменты, и Куколка вдруг поняла, что хлопают не проплывающей мимо платформе, а им. Теперь уже она не чувствовала себя отдельно от общего праздника; она больше не была только зрительницей, с любопытством наблюдающей за другими, а стала частью этой взрывающейся цветом, шумом и музыкой улицы, частью всего того, что было в этот вечер и прекрасно, и гротескно, и примитивно, и изысканно, что могло внушить и отчаяние, и надежду, что казалось одновременно и хищным, и невинным. И Куколка продолжала страстно танцевать, не задумываясь, хорошо ли она выглядит, с полной отдачей и отрешенностью, откидывая голову назад, смеясь и то ускоряя движения, то нарочито их замедляя, чтобы еще больше подчеркнуть диковатый ритм танца. И теперь уже ее партнер послушно следовал за нею; похоже, и он чувствовал себя частью этой толпы, этого безумного вечера, а Куколка ощущала теперь не только всеобщую страсть, словно разлитую в жарком воздухе, но и жгучее желание своего партнера, и упивалась этим открытием.
