Этот год в Израиле особенно богат на дожди, и даже сейчас, собираясь на работу, слышу, как на улице идёт дождик.
Дождь для Израиля – это счастье, поскольку у нас в стране один-единственный пресный водоём – озеро Кинерет. За последние годы оно сильно измельчало, и экологи вовсю бьют тревогу, поскольку может статься, что мы останемся без него.
Однако в этом году ситуация с Кинеретом радует: как видно, озеро проявляет свой истинно израильский дух и не собирается сдаваться. Уровень воды в Кинерете уверенно поднимается. И теперь уже до максимального наполнения осталось чуть более двух метров, а ведь ещё несколько лет назад уровень воды приближался к красной линии. А это на 2 метра 20 сантиметров ниже нынешнего уровня. То есть я хочу сказать, что если будет ещё один дождливый год, то озеро наполнится на 100 процентов.
Конечно же нужно отметить, что не только дожди являются причиной улучшения катастрофической ситуации с нашим озером. В стране очень многое делается для того, чтобы снизить потребление воды.
Вы, наверное, слышали о том, как в Израиле бережно относятся к воде. Но я скажу, что совершенству нет предела. Всё больше и больше опреснительных станций вводится в эксплуатацию. Благодаря этому потребление пресной воды из естественных водоёмов значительно снизилось.
Ночная история
Две мои самые любимые девушки – супруга и дочь. Причём это весьма взаимно, в обоих случаях искренне, но в случае с маленькой девушкой, я бы сказал, более непосредственно.
На днях она проснулась, стала меня звать, пришла в спальню. Я хотел, как обычно, разбудить по такому торжественному случаю супругу, однако Томочка (или Басяпа, как мы её зовем в семье, или Бусинка, как зову её я) заявила, что хочет ко мне и что ей нужны тетёшки (так мы называем нежности всякие).
Ну тетёшки так тетёшки. Кликнув на всякий случай Аню, чтобы она встала и всё ж оказала нам с Томой моральную поддержку, мы ушли в детскую комнату. Разумеется, я тиран и деспот, поскольку в том, что я поднял Аню, есть изрядная доля моего эгоизма, чем я регулярно злоупотребляю. Однако я поднял её не поэтому, а потому что мы оба знаем, что тетёшки в столь поздний час (было 2 ночи) могут перерасти во что-то более весёлое и жизнерадостное, и тогда будет грустно всем, кроме Томочки.
В общем, жена встала и по своему обыкновению села за компьютер. Я был с дочкой в комнате. Понежничав минут пять (у нас это выражается в том, что дочка сидит у меня на коленках, мы говорим друг другу нежности, и я глажу её по спинке и голове), Тамара решила, что, пожалуй, этого и хватит, и сказала, что меня надо положить спать. Я не возражал.
Мы пошли в зал на диван. Она меня уложила, притащила волоком по полу одеяло, укрыла как могла, поцеловала, погладила по голове и сказала, что идёт спать. Тут и пригодилась наша мама, поскольку процесс укладывания Томы сложен и требует точного понимания, чего барышня нынче желает. В общем, я задремал под приглушённую сонную возню моих девушек в спальне, а когда открыл глаза через некоторое время (прошло, наверное, минут 15), было тихо. Аня, очевидно, уже спала, а я понял, что не усну, и сел работать.
Молочка захотелось
Моя супруга бывает периодически весьма приставучей в плане решения разных бытовых вопросов. И если она что-то решила, то отвертеться уже невозможно, поскольку ею пускается в ход весь арсенал средств убеждения, начиная от очаровательной улыбки и заканчивая шантажом или подкупом.
Так получилось и в этот раз.
Был вечер. Дети спали, гости (старший брат и племянница) отдыхали, а моей благоверной надо было сходить за молоком для нашей младшенькой. Разумеется, ей одной идти было скучно, и тут её осенила мысль, что мы должны идти вдвоём. Я никуда не хотел идти, но, сторговавшись на том, что супруга купит мне бутылку колы, мы пошли.
Магазинчик находится напротив нашего дома, поэтому я пошёл как был – в домашней одежде и с кружкой чая, так как бутылку молока нести не собирался. По дороге мы с Анной решили похулиганить.
Представьте, приходят муж и жена в магазинчик. Скучающий продавец смотрит телевизор. Я подхожу почти в пижаме с кружкой горячего чая к кассе, мило улыбаюсь, здороваюсь и продолжаю созерцать озадаченного продавца и его приятеля, вдруг откуда-то взявшегося.
Тем временем моя Анна, метнувшись к холодильнику, выкопала молоко, потом взяла колу и подошла к кассе. Молча расплатилась (при этом мы были абсолютно серьёзны), открыла бутылку молока, налила мне его в чай, закрыла бутылку, поцеловала меня, сложила покупки в пакет. Мы попрощались и пошли домой, наслаждаясь недоумённо-умиленным выражением лица продавца и обалдевшим от происходящего его приятелем. Вот так мы с Анютой ходим по магазинам.
Комета
Каждый вечер, возвращаясь домой с работы, смотрю на небо в тщетной надежде увидеть космическую странницу. Грустно от того, что наши пути разминулись и теперь я её не увижу. Вообще-то и у последующих поколений в перспективе ближайших 100 тысяч лет нет никаких шансов её увидеть.
Может быть, по истечении этого времени вообще мало что останется от нас, людей, и разве что какой-нибудь новый постисторический человек будет взирать на это космическое чудо природы, и восхищаться, и бояться его. И не узнает он никогда, что повидала на своём веку эта космическая странница.
Может, и ей суждено погибнуть. Мало ли что с ней может случиться в ближайшие 100 тысяч лет, я не знаю. Но точно знаю, что она была, и вот мы разминулись.
Разминулись… И будто напрасно проделала маленькая путешественница свой непостижимо долгий путь к солнцу, летя во мраке и приготовляясь к своему звёздному часу, когда вдруг затмила своим сиянием далёкие звёзды…
Всё проходит, и её звездный час тоже, пока от неё не останется лишь несколько снимков и записи в астрономических справочниках.
