Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 110
За столом зашушукались: «Падучая, падучая».
Ничуть не падучая! Падучих он не видел!
Бенкендорф дорого бы дал, чтобы очутиться сейчас в сенях, рядом с Елизаветой Андреевной, спросить, что случилось, ободрить, ну и вообще обратить на себя внимание.
– Жалко девчонку, – протянул барон. – Хорошенькая. А мне тоже этот господин не нравится.
– Ничего, – усмехнулся генерал. – Вы здесь обживетесь, начнете к нему в гости езжать, примиритесь с теснотой местного общежития.
– Нет, – покачал головой капитан. – У вас была контузия?
– У кого не было?
– Я помню, в первые дни после лежал и видел какие-то тени. Серые. Мечутся мимо кровати. И холодом ведет. Потом отпустило.
– У всех по-разному, – буркнул Александр Христофорович. Хватит с него и глухоты с заиканием!
– Так вот, этот человек, он не один, – вдруг выпалил Меллер.
Бенкендорф посмотрел на достойного жениха мадемуазель Шидловской.
– Остерегитесь. Не обнаруживайте подобных мыслей в широком кругу. Вас почтут сумасшедшим.
* * *
Вечером Александр Христофорович поднялся к себе в комнату. Он не делил ее с Меллером, хотя мог. У добрейшей Марии Дмитриевны нашлись «каморы про всех панов». Прибыл бы сам император, она бы и его поселила по-королевски.
Печь потрескивала. Генерал проверил вьюшки и счел нужным оставить их открытыми. Была охота угорать!
Сквозняк слабо шевелил занавеску. Перина поднималась кучевым облаком. От простыней исходило тепло. С минуту подождав денщика, Бенкендорф стал раздеваться сам. Он не сразу вспомнил, что приказал Потапычу посидеть-поболтать-поразведать у челяди на кухне, что здесь и как. Даже отдал бутылку полтавской вишневой наливки: пусть угостит, к нему расположатся. Отставной унтер был смышлен и исправен, разве что ворчлив.
Словом, ждать помощи сегодня не приходилось, и генерал не без труда сам стащил сапоги. Бросил их под стол и полез под одеяло.
Дверь скрипнула. Потом плотно закрылась с внутренней стороны, и испуганный шепот спросил:
– Вы одни?
Вместо ответа, Шурка закивал. Словно язык проглотил. Хотя случались с ним и такие пассажи: чего теряться?
Задвижка щелкнула, и к его кровати подошла Елизавета Андреевна. В ней не было всегдашней принужденности. Но не было и уверенности.
– Если вы против, я уйду.
Он опять замотал головой. Поймал ее руку и потянул к себе.
– Нашим детям мы будем говорить, что вы оказали достойное сопротивление.
* * *
На другое утро снег сиял, и все поехали кататься. Но Александра Христофоровича призвала к себе госпожа Дунина, удостоив высокой чести – держать совет.
Накануне прибыли дрожки с телом несчастной горничной. Надобно было решить, как ее похоронят: в ограде возле церкви или как самоубийцу. Прикопают на перекрестке – добрым людям на страх, лунным ночам на украшение.
– Сударыня, – генерал поклонился. – Известия от председателя Уголовной палаты, – он не стал скрывать от Марии Дмитриевны письма, – однозначно указывают, что девка не хотела наложить руки. Только попугать. Зачем – другой вопрос. Мы его сейчас не решим. Но Орысю утянула на дно медь. Ее можно отпевать и везти на кладбище.
– Камень с души! – Дунина широко перекрестилась. – А то уж и дворня, и деревня дуют в одну дуду. Нам бы утопленницы не надо, – хозяйка понизила голос. – Тутошний народ всякого стога боится. У того коня сглазили, у той корова не доится, дети померли от золотухи… За каждым кустом то вурдалак, то оборотень.
– Стало быть, вы довольны? – уточнил Александр Христофорович.
Хозяйка усадьбы помялась.
– Вы бы мне этот медяк оставили. Ведь в Харькове больше дознавать не будут. А я, может, чего и сведаю стороной. Все же неясно, кто и зачем дуреху мою на смертный грех подбил?
Бенкендорф вынул из кармана монету – специально прихватил, когда шел к Марии Дмитриевне.
– Дело не окончено, и «сведаем» мы стороной много разного, – протянул он.
Почтенная дама напряглась. Хотела что-то сказать, но не решилась. Даже рассердилась на себя за мысли об откровенности. И жестко отрезала:
– Вот еще что. Племянница моя уже сосватана. Не крутитесь возле. Не морочте бабе голову.
Бенкендорф в душе усмехнулся, припомнив торопливые ночные ласки, точно госпожа Бибикова хотела накопить их впрок, как готовят сено на зиму.
– А ее согласия спросили?
Мария Дмитриевна откинулась в кресле и сложила на груди руки.
– Да кто вы таков, чтобы вопросы задавать? Меня ни батюшка, ни муж не повещали, когда в церковь повели. Живу – долг блюду. Такова наша доля. А счастье Господь на небесах кует.
Александр Христофорович не был расположен выслушивать благие рассуждения, которыми прикрыты земные расчеты.
– Должен напомнить, мадам, что «насильный брак» – статья в законодательстве. Многие претерпеваются к мужьям. Но вы, коли батюшка вашего желания не спросил, имели право и в суд подать.
Оставив почтенную матрону, как громом пораженную подобной мыслью, генерал направился к себе. Он досадовал, что не катается с остальными в санях, не видит пестрой толпы и не перемигивается с Елизаветой Андреевной. Было бы до щекотания в носу интересно наблюдать ее испуг от сегодняшней встречи – днем, на свету, после ночного приключения. Она подошла ему сразу. Как перчатка по руке. Оставалось только заключить, что, создавая эту женщину, Бог думал о нем.
* * *
В комнате хозяина ждал денщик. Он вернулся под утро и был снулый, как наглотавшаяся воздуха рыба.
– Потапыч, – генерал толкнул унтера в плечо, – узнал чего?
– Э-э, барин, – протянул утомленный Санчо Панса и стал заваливаться за косяк двери.
– Ну ты не боец, – снисходительно бросил Бенкендорф и, не получив ответа, отправился пройтись.
Он впервые видел усадьбу Дуниной днем. Тут бы надо сказать что-нибудь патетическое. Но ни яблоневые сады до самой Мжи – ровные ряды плодовых деревьев, сбегавших по пригоркам к берегу и летом клонившие ветки над водами, – ни целая череда оранжерей, стеклышки которых запотели изнутри от дыхания сотен апельсиновых деревьев, ни каретные сараи и конюшни на эскадрон лошадей сейчас не понравились генералу в свете услышанного от хозяйки. Вот он же будет морочить бабе голову! Хотя бы потому что ей самой это нравится.
Катание закончилось весьма неожиданно. Стоило саням вывернуть на центральную аллею, засаженную буковыми деревьями и ведущую к парадному входу в дом, как невесть откуда появились два лося. Сохатые шли через парк в неоправданной надежде выбрести к родному лесу. Вероятно, они протопали по льду с противоположной стороны реки, где в отдалении серой стеной маячил ельник. Смотреть на диво высыпала вся дворня. Раскрасневшиеся бабы-прачки с закатанными рукавами, мужичье с оглоблями в руках, вечно вертевшаяся под ногами ребятня. Ни клубы пара, вырывавшиеся из поварни, ни всеобщее ласковое приставание не смущало гостей. Они стояли, как две громадины, терпя любопытных, пока Елизавета Андреевна – оказывается, она никуда не ездила! – не вышла из дому с деревянным ведром и не начала рассыпать у крыльца квашеную капусту.
Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 110
