Сендрин быстрыми шагами подошла к окну и прижалась лицом к стеклу. Сооружение действительно выросло. И оно снова изменило свою форму! Всего лишь за день! Она, должно быть, ошибалась.
Стекло запотело от ее дыхания, и в течение нескольких ударов сердца она радовалась тому, что больше ничего не может видеть. Затем все же взяла себя в руки, протерла стекло рукой и снова осмотрела причудливое образование.
А может, это был вовсе не термитник, а нечто, сооруженное садовниками? Впрочем, не было никакого смысла убеждать себя в этом. Она была уверена, что конструкция выросла по меньшей мере на метр; даже на расстоянии это было отчетливо видно, особенно если сравнивать ее со стоящими по обе стороны акациями.
Новая форма термитника была еще более обескураживающей. Он уже не имел форму руки. Наросты на вершине исчезли, соединившись в подобие шара, похожего на голову, а под ним угадывались плечи и руки. Голиаф из земли, глины и спутанных ветвей.
Она испуганно отпрянула назад, и в то же самое мгновение туча закрыла луну. Мгла опустилась на луг, на раскачивающиеся акации и скрыла очертания дворца насекомых.
Сендрин еще раз проверила, крепко ли закрыта дверь, затем дрожащими руками умылась и поспешила в постель.
Глава 4
Странные события, произошедшие с ней в течение первых у дней пребывания в доме Каскаденов, не имели продолжения в последующие две недели. В первой половине дня и некоторое время после обеда Сендрин занималась обучением девочек в классной комнате. Особенно она полюбила Салому. Девочка с растрепанными косичками нравилась ей своей теплотой, любезным поведением, хотя Лукреция оказалась более старательной ученицей. В математике и ботанике Лукреция значительно опережала свою сестру, хотя иногда у Сендрин возникало подозрение, что ей кто-то помогает в выполнении домашних заданий. Она ни разу не нашла тому никаких доказательств — все расчеты были выполнены почерком Лукреции, кроме того, девочки, казалось, были неразлучны день и ночь, так что тот, кто мог бы решать задачки, неизбежно привлек бы внимание Саломы, поэтому Сендрин никогда не заговаривала с Лукрецией на эту тему. В течение второй недели ее вера в талант малышек продолжала расти, и постепенно она убедила себя в том, что Лукреция обладает выдающимся интеллектом.
В сущности, сестра не уступала ей в способностях, но Салома предпочитала во время занятий наблюдать за птицами за окном или смотреть на детей санов, поливающих газон. Когда Сендрин обращалась к ней, Салома сразу же снова становилась внимательной, в большинстве случаев даже давала правильный ответ; но это не могло ничего изменить — она была мечтательницей. Возможно, она предавалась безобидным девичьим фантазиям, вероятно, думала о своих лошадях, на которых она и ее сестра ежедневно совершали верховые прогулки. Однажды Салома призналась Сендрин в сочинении собственных историй, которые она никогда не записывала — из страха, что они могут утратить все очарование, присущее им в ее мечтах.
То, что Салома, в отличие от Лукреции, по-прежнему не проявляла особого интереса к местным легендам, говорило о невинности и бесхитростности ее мечтаний. Этому соответствовало и ее поведение: в пронизанном солнечным светом мирке Саломы не было, казалось, никаких опасностей, угроз и темных сил. Для нее весь мир вращался вокруг верховой езды, развлечений и дружеской болтовни.
Валериан, у которого к прибытию Сендрин выпало несколько свободных от службы дней, снова вернулся в Виндхук, где в форте размещалось его воинское подразделение. Он ночевал в гарнизоне и в усадьбе не показывался. Сендрин радовалась, что избавилась от присутствия Валериана; его надменность была ей неприятна, почти так же, как и его взгляды, иногда вызывающие, иногда любезные, но всегда бесцеремонные, которые он бросал на нее при каждом удобном случае.
Адриана она видела редко. После первой и единственной беседы в ее комнате он больше ни разу ее не побеспокоил, и она уже мечтала о том, чтобы он побеседовал с ней еще раз и больше рассказал об этой стране и ее прошлом, о том, о чем не говорилось в книгах по истории. Первое время она хотела обратиться к Мадлен с вопросами о мистической смерти семьи Селкирков, но не решилась. Определенно, той не понравится, что Сендрин узнала правду — если это было правдой, — и Сендрин не хотела, чтобы у Адриана возникли сложности в отношениях с матерью.
Она спрашивала себя: что он делал целыми днями, как проводил время? Девочки рассказывали ей, что он часто бродил по виноградникам — факт, означающий, вероятно, лишь то, что он был дружен с некоторыми чернокожими, работающими там. Вполне возможно, что какое-то время он проводил в селении туземцев за горой. Иногда она видела, что он отправляется на тележке, запряженной лошадьми, в направлении Виндхука, постоянно пренебрегая при этом советом Валериана никуда не ездить без охраны. Каждый раз Адриан сидел на облучке один, без вооруженных сопровождающих и, насколько ей было известно, никогда не имел при себе оружия. Что такого было в Виндхуке, что оправдывало долгий путь туда и обратно? Об этом она ничего не знала. Девочки тоже ничего не рассказывали ей об этих поездках. У Адриана там есть друзья, — это все, что им было известно. Вероятно, возлюбленная, — заподозрила Сендрин и почувствовала при этом легкую зависть. Никакой ревности, Боже сохрани! Только легкий укол при мысли о том, что у него есть то, от чего она сама вынуждена была отказаться.
По вечерам она все чаще стояла у окна и рассматривала сооружение термитов. Все сильнее чувствовала она странную притягивающую силу, исходящую от него, нечто такое, что разжигало ее любопытство и одновременно вызывало у нее неприязнь. Но если за первые дни ее пребывания здесь термитник и вправду изменился, то теперь его форма оставалась неизменной. Он был высотой минимум в три метра, в форме конуса, а его очертания теперь не напоминали ни руку, ни человека. Сендрин решила отнести наблюдения первых вечеров на счет своей фантазии, хотя в глубине души вовсе не была в этом окончательно убеждена.
Само собой разумеется, она могла бы просто выйти в сад, чтобы получше рассмотреть это странное явление, но что-то удерживало ее от этого. Чаще всего она вовсе не думала об этом в течение дня, и только вечером, когда одна сидела в своей комнате перед огнем камина с книгой в руке и ее взгляд падал на окна эркера, она вспоминала о нем и ее охватывала дрожь.
Кроме того, она не хотела признаться себе в том, что на самом деле видела что-то необъяснимое. Поход в сад стал бы не чем иным, как признанием ее замешательства, а к этому она не была готова.
В первую же неделю своего пребывания на Юго-Западе она познакомилась с хозяином дома. Тит Каскаден был большим, тяжеловесным мужчиной с седыми волосами и закрученными усами. Его глаза — голубые, как и у всех членов семьи Каскаденов, — смотрели добродушно, почти покровительственно, и Сендрин он понравился с первого взгляда. Он оставался дома два дня, в течение которых разузнал о ней как можно больше, понаблюдал, как она ведет занятия с его дочерьми, затем снова уехал. Большую часть времени он проводил, разъезжая в сопровождении нескольких вооруженных людей от рудника к руднику. В стране, подобной этой, такое путешествие представляло собой долгую трудную поездку верхом, с возможными опасностями в виде засухи и диких животных. Сендрин немного сожалела о том, что Тит не задержался на более длительное время, так как он много знал об этой местности и ее коренных жителях и охотно об этом рассказывал. Обе девочки плакали, когда он уезжал, а когда Салома обратилась за утешением к гувернантке, а не к матери, Мадлен пронзила Сендрин мрачным взглядом.
