Умница Марвин, ближайший друг и первый советник, непрерывно талдычил: внутренний мир человека неизменно воплощается во внешнем мире его вещей и происходящих с ним событий. Глупо и бесполезно искать причины своих несчастий в окружающем тебя внешнем мире. Вместо этого обрати взор внутрь себя. Ибо наш внешний мир – это достоверно реализованный мир наших внутренних помыслов. В ответ Генрих тяжко вздыхал и соглашался. Ведь Марвин всегда и во всем оказывался прав! Сто, тысячу раз прав, но…
Генрих четко осознавал – всего предусмотреть нельзя. На подобное тотальное предвидение неспособны даже Марвин с Саймонариэлем. Ошибки совершают все люди, включая самых мудрых и сильных правителей. От ошибок не спасут ни богатство, ни магия, ни армия, ни интуиция с ясновидением вкупе. Каждый из нас – родись он королем или бедным вилланом[21]– из пышного многообразия окружающих нас событий и явлений видит и слышит лишь то, что понимает и принимает, поэтому он и не может учесть всех сопутствующих своей судьбе обстоятельств. Все зависит от наших внутренних преград, комплексов и ограничений. Случаются события, происходящие помимо нашей воли, их нельзя предвидеть, они неизбежны, и мы не несем за них ответственность. При всем своем огромном желании ни один человек не может контролировать всех без исключения событий своей жизни. Зачастую они оказываются сильнее нас…
Так учит великий Саймон. Примерно то же самое изрекают и умудренные личным опытом сильфские маги. И, говоря откровенно, здравый рассудок Генриха бескомпромиссно соглашался со столь логичными речами. Рассудок – да. Но вот душа… Душа была категорически против!
Разум подсказывал – женитьба на Лилуилле стала самым верным решением, направленным на сохранение и продолжение династии. Но пылкое сердце кричало: это ошибка, которой Генрих не мог избежать при всем своем желании. Ведь он любил Ульрику, а женился – на эльфийке. Но попранное мужское самолюбие не простило столь странного выбора Сумасшедшей принцессы, пренебрегшей его чувствами. Ему – повелителю и воину Старшей крови, красавцу и избранному – вдруг предпочли другого мужчину. И кого? Мерзкого демона, изгоя и ренегата[22]. Причем предпочла именно та женщина, которая, согласно пророчеству, предназначалась лишь ему – Генриху де Грею. Барон обиделся, распсиховался, будто безусый мальчишка, и наломал дров. А дрова эти имели золотые волосы, точеную фигурку и красивое имя – Лилуилла. Впрочем, дрова, как их ни назови, всегда остаются именно дровами… Боясь скатиться в открытые скабрезности, барон остановился на этом грубом сравнении, тоже отнюдь не делающем чести его мужскому и королевскому великодушию, которое, впрочем, и так уже почти иссякло.
«Вон, развлекается! – неприязненно ухмыльнулся сильф, прислушиваясь к многоголосому женскому щебетанию, несущемуся из приоткрытого окна жениных покоев. – А всем доказывает, что, мол, государственными делами занимается, гоблин ее побери!»
Конечно, понятие о приоритете государственных дел у каждого свое. Не далее как сегодня утром на рабочем столике в кабинете Генриха прямо из воздуха материализовался внушительный конверт, щедро уляпанный личными печатями верховного эльфийского архимага и содержащий короткую записку: «Встречай, к тебе едут Ланс с Огвуром». Гостивший у Генриха некромант даже в ладоши от радости захлопал, предвкушая встречу с давними друзьями. Повелитель Силя тоже обрадовался, а вот Лилуилла – та просто сошла с ума!
Не нужно являться особым докой в вопросах женской психологии, чтобы догадаться с первой же попытки – ну что еще может в главную очередь волновать коронованную блондинку, ждущую скорого прибытия гостей? Конечно же наряд! Да не просто наряд, а умопомрачительное одеяние, способное выгодно оттенить всю прелесть всемогущей повелительницы, подчеркнуть достоинства ее фигуры и скрыть недостатки. А недостатки у Лилуиллы были, вернее, то, что она в настоящий момент считала вопиющим недостатком. Симпатичный кругленький животик, вполне подобающий цветущей пятимесячной беременности. Но правительница хотела талии. Сейчас и немедленно! Марвин беспомощно развел руками, пряча злорадную ухмылку, ибо на этот раз у него имелся вполне весомый повод отказать эльфийке в выполнении ее сумасбродной прихоти. Нет, никакой магии! Ни в коем случае! Нельзя! Потому что морок и прочие колдовские примочки способны здорово навредить здоровью нерожденного малыша. Генрих иронично фыркнул: «Прости, дорогая, обломись, дорогая!»
Лилуилла пришла в неистовство. Перебив два дорогих сервиза и закатив шикарную истерику, заставившую Генриха зажать уши и сбежать в сад, эльфийка пораскинула мозгами (в наличии коих весьма обоснованно сомневался Марвин), собрала придворных дам на экстренный совет и засадила портних за срочное шитье нового платья.
– К вечеру! – ультимативно заявила коронованная красавица, угрожающе хмуря бровки. – А не то!..
И работа закипела! Колесо государственных интересов закрутилось, набирая ход и разбрасывая во все стороны отрезы серебристой парчи, нити жемчуга, золотые галуны и раритетное нарронское кружево… Ибо, как это известно всем настоящим леди, наиглавнейшая житейская женская мудрость гласит: никогда не спорь с мужчиной. Просто сразу игнорируй его мнение – и все делай по-своему!
Я знаю, платье будет,
А баронессе – цвесть!
Пока дурные люди
В прекрасном Силе есть… —
иронично пропел Марвин, срезанным снопом валясь в садовое кресло и залпом выпивая полкувшина холодной воды. – Уф, упахался я, как тягловая скотина!
– Ну а кто ты еще после этого, если не скотина? – риторически пробормотал Генрих, подозревавший, что под определением «дурные люди» Марвин подразумевает в первую очередь его.
– Распустил ты жену, дружище, много ей воли дал! – ударился в критику маг, нацеливаясь на бутылку охлажденного вина.
– Ой, вот кто бы мне это говорил, так только не ты! – укорил друга барон, отбирая бутылку. – Сам-то…
– А чего сразу сам? – склочным тоном поинтересовался некромант, нахохливаясь, словно боевой петух. – Да я… да мне…
Генрих уже намеревался честно озвучить неприглядную истину, гласящую, что Марвин и сам периодически сбегает от своей громкоголосой командирши Лепры, но своевременно подметил донельзя затюканное выражение глаз могучего архимага, смутился и произнес куда мягче:
– Женщина – это робкое и тихое существо, от которого нельзя спастись!
Марвин согласно вздохнул и, все еще намереваясь залить личную семейную драму алкоголем, вновь потянулся к серебряному ведерку со льдом, в котором охлаждалась бутылка раритетного эльфийского.
– Гайморит свой сначала вылечи! – мстительно рявкнул Генрих, хлопая друга по рукам. – Сопляк!
Слово «сопляк» прозвучало в его устах как-то уж очень двусмысленно, а возможно, даже издевательски. Марвин сердито закатал рукава магической мантии, как обычно обильно усеянной пятнами от алхимических опытов и заляпанной гоблин знает чем, драчливо склонил черноволосую голову и ринулся в ораторский поединок.
