Юрий Владимирович подошел к окну и начал просматривать рентгенограммы.
— Вот это фокус! — воскликнул он. — Взгляните-ка, друзья. Кажется она где-то у позвоночника, на уровне шейных позвонков.
Действительно, минут десять спустя, разрезав сзади кожу шеи, Рудик извлек пулю и передал ее следователю, которого давно ждала машина.
Следователь Григорий Иванович Большаков сжал в руке флакончик из-под пенициллина, в котором перекатывался маленький, слегка сплющенный кусочек металла. Криминалисты были заранее предупреждены о необходимости срочного исследования пули, с целью определения ее калибра и марки оружия. Работа эта заняла у них немного времени. Измерив диаметр пули и сравнив его со стандартными образцами, эксперты пришли к заключению, что она выпущена из немецкого пистолета «Зауэр», калибра. 6,35 мм.
II.
Но куда делся пистолет? На этот вопрос ответа не было. Марка его оказалась слишком редкой, чтобы допустить возможность использования другого, подобного ему. Нет, стреляли именно из того пистолета, который непостижимым образом исчез из стола Серова. Следствие зашло в тупик. Что же в действительности случилось с Игорем? Несчастный случай? Самоубийство? Или самое страшное — коварно задуманное преступление? Исходя из реальной обстановки, трудно было исключить возможность любой из трех версий.
Большинство лиц, ведущих расследование, полагало, что Игорь убит. В случае нечаянного выстрела или самоубийства пистолет обязательно должен был остаться в комнате, рассуждали они. В пользу этой версии свидетельствовали объективные факты. Так, судебно-медицинская экспертиза полностью исключала возможность мальчика, после такого ранения передвигаться и совершать какие-либо самостоятельные действия, например, спрятать или выбросить пистолет. Да и сама поза Игоря за столом указывала, что после выстрела он не успел даже встать со стула.
«Но если Игорь был убит, значит, в квартире кроме него находился неизвестный, который и забрал с собой оружие», — возражали оппоненты.
Между тем, ни малейших следов, подтверждающих это предположение, обнаружено не было. В частности, на предметах обстановки не найдено ни одного постороннего отпечатка пальца. Опрос соседей и жильцов соседних домов тоже не дал результатов: большинство людей находилось на работе, выстрела никто не слышал. Да и понятно, рядом с домом велась какая-то стройка, шум и грохот беспокоили жильцов с утра до конца рабочего дня.
Значит, самоубийство? Но, что могло толкнуть тринадцатилетнего мальчишку на такой поступок? Семья у Серовых была дружной, почти образцовой. Сын очень любил отца, гордился его боевым прошлым, нередко помогал матери, что среди ребят его возраста встречается не так уж часто. Родители утверждали, что утром, когда они уходили на работу, мальчик еще спал. С вечера Игорь был абсолютно спокоен. Придя из школы, играл около часа в хоккей, потом с 8 до 10 делал уроки. Никому не звонил.
Хорошего мнения о мальчике были и преподаватели. Дисциплинирован, исполнителен, один из лучших учеников в классе. Учительница литературы, классный руководитель 6-го «Б», сказала следователю:
— Золотой мальчишка. Но… крайне впечатлителен. Правда, скрывает это от всех. В их среде это не в почете. Мечтатель и фантазер. Очень любит литературу и историю, великолепно рисует. Да, что говорить, особых хлопот у нас с ним никогда не было.
Прошло два дня, но следствие не продвинулось ни на шаг. Комната Игоря была опечатана. И тут следователь решил еще раз осмотреть место происшествия. Он пригласил с собой Рудика, эксперта-криминалиста. Втроем они молча вошли в уже знакомый старый дом.
В комнате все оставалось на своих местах. Она была большой и светлой, хотя в ней имелось лишь одно окно. Стены, выкрашенные краской приятного салатового цвета, делали ее еще просторнее. Стол, два стула, в углу кресло-кровать — мебель, входившая тогда в моду. Над столом портрет Игоря в металлической рамке — любительская фотография, сделанная, вероятно, отцом. Напротив портрета, но пониже его, на противоположной стене кнопкой приколот к стене чистый листок бумаги из ученической тетради в клетку. Лишь, бросающееся в глаза, бледно-коричневое круглое пятно на блестящей поверхности паркета, свидетельствовало о недавней драме.
Скрупулезно, словно впервые, метр за метром они начали повторный осмотр. Особенно тщательно — окно и подоконник. Переплеты рам обклеены пожелтевшей к весне бумагой, которая покрывала даже обе задвижки — наружную и внутреннюю. Форточки закрыты. Балкона в квартире Серовых вообще не было.
За работой незаметно пролетели два часа. Пока следователь беседовал в соседней комнате с безучастным ко всему Федором Спиридоновичем, а криминалист обрабатывал особым составом окно, стены и полированную поверхность мебели, надеясь найти отпечатки пальцев, Юрий Владимирович на какое-то время оказался не у дел. Мешать ему не хотелось, и, когда среди учебников на столе он заметил томик Пушкина, то, открыв его, углубился в чтение…
Это были «Повести Белкина». Он почти дочитал до конца «Метель», когда его отвлек от книги голос следователя:
— Юрий Владимирович, пожалуй, на сегодня хватит. Машину я уже вызвал. Спустимся вниз, дождемся на свежем воздухе…
Час спустя, Рудик был у себя дома, почти на другом конце Москвы. После ужина он, порывшись в библиотеке, нашел «Повести Белкина» и с наслаждением продолжил прерванное чтение. Юрий Владимирович окончил «Метель», перечитал «Станционного смотрителя». «Пушкина нельзя читать долго и помногу, — подумал он, — иначе теряется ощущение прекрасных, похожих на музыку, строк, их удивительная гармония, свежесть и строгая красота классической прозы. Еще «Выстрел». — Он полистал книгу, всего несколько страниц…
Уже само начало этой пушкинской вещи вызвало у Рудика необъяснимое волнение. Ему показалось, что название новеллы и даже дух ее в какой-то степени ассоциируются с делом, которым он занимался вот уже третий день. Он провел рукой по влажному лбу, прошелся по комнате.
«Вот наваждение, так ведь всю ночь не уснешь». — Заставив себя успокоиться, он дочитал «Выстрел» до конца. Потом просмотрел еще раз, обратив внимание на некоторые места:
«…Главное упражнение его (Сильвио — М.Ф.) состояло в стрельбе из пистолета. Стены его комнаты были все истончены пулями, все в скважинах, как соты пчелиные…»
Юрий Владимирович перевернул пару страниц.
«В картинах я не знаток, но одна привлекала мое внимание. Она изображала какой-то вид из Швейцарии; но поразила меня в ней не живопись, а то, что картина была прострелена двумя пулям, всаженными одна на другую.
— Вот хороший выстрел, — сказал я, обращаясь к графу.
— Да, — отвечал он, — выстрел очень замечательный. А хорошо ли вы стреляете? — продолжал он.
— Изрядно, — отвечал я, обрадовавшись, что разговор коснулся наконец предмета, мне близкого. — В тридцати шагах промаху в карту не дам, разумеется, из знакомых пистолетов.
— Право? — сказала графиня, с видом большой внимательности, — а ты, мой друг, попадешь ли в карту на тридцати шагах?
