— Это как пить дать, Кира… Да, понимаю… Кажется, в шахматах есть специальный термин, когда, как ни пойдешь, все равно тебе мат… Но можно и проще поступить. Аккуратно перекрыть кислород этому твоему Турецкому, если он вдруг проявит ненужное рвение. Как считаешь?
— Странный человек, — развел руками Степанцов, — зачем же я стану учить профессионала? Я умею делать свое дело, за что отвечаю собственной головой, ты — свое, а вместе мы — сила.
— Хорошо сказал. Это я буду иметь в виду. И моим передам — нет, не команде своей, а соседям, — Федор обвел взглядом стены, — просто перескажу твои слова насчет умения и ответственности, и они поймут. И правильно оценят. Кстати, и ты можешь всегда на них рассчитывать, я потом тебя сведу, познакомлю с ними.
— И все-таки я не понимаю вас, Федя… Проблема-то, гляжу, не бог весть какая, неужели вы сами, своими силами не смогли решить ее? Или ты чего-то недоговариваешь?
— Ну, если, Кира, тебе надо, как первокласснику, все растолковывать? Не могут они этим заниматься! Западло им, говоря языком твоих бывших осужденных.
— Что, и тебе тоже западло? — усмехнулся Кирилл.
— А вот мне — нет. Но мы, своим сходом, только не путай понятия, решили, что дело должно решиться исключительно по закону — раз и навсегда. И еще учти, здесь уже столкнулось так много разных интересов, что, если оттягивать дальше, результат может оказаться отрицательным. А этот вариант вообще никого из нас не устроит.
— Иначе говоря, если закон не того, ну, не соответствует, грубо говоря, определившейся ситуации, то он — плохой закон и его надо срочно поправить?
— Ну вот, видишь, а пытаешься показать, будто тебе что-то непонятно! — Федор перегнулся к кувшину и налил себе в бокал вина, вопросительно посмотрел на Кирилла, и тот протянул свой опустевший бокал. — Ах ты, хитрый волчара! Уж я-то тебе настоящую цену знаю! И круг лиц, в котором ты нынче вращаешься, нам тоже известен. Есть там один нужный человечек, которого, Кира, мы достать не можем, а ты запросто можешь. Зам он у министра природопользования, понял, о ком речь?
— А чего ж не понять? Мы с Аликом старые знакомые.
— Вот и надо бы его попросить об одолжении. Личном, понимаешь? Ты как бы просишь, а мы все за тебя кулак держим. С очень крупной суммой, Кира. Обоим вам или ему одному, как сам решишь.
— Ну, зачем ты-то меня так? Мало мне журналистских бредней?
— Кира, — поморщился Кулагин, — ты живешь в своем мире, придуманный он или нет — это твои заботы, а я — в реальном. И твердо знаю, что всякая услуга стоит денег. Разных. Большая — больших, а малая — уж как договоришься. Поэтому ты можешь не участвовать в этом деле лично, просто сведи и отрекомендуй — и все. И я буду считать, что мы квиты.
— И это все? — Степанцову показалось, что Федор шутит.
— Нет, есть еще в Московском областном суде, где рассматривается наше дело, такая Санаева Катерина Львовна. Не баба, а конь с яйцами. Никакого подхода. И говорят, еще ни у кого под седлом не ходила. А судебные приставы, ты и сам в курсе, с ними, если они не заинтересованы, не поспоришь. Мы готовы и ее, и их «глубоко заинтересовать», понимаешь? И тут такое дело: у нас есть несколько свободных участков, и если эта баба согласится помочь, может считать, что один участок — ее. А землица-то золотая, в буквальном смысле. Намекни, Кира. И вот еще что. Технику, которую к нам уже понагнали заботами твоего Алика, желательно тоже убрать. Как можно дальше и поскорее. Ну, бывает же, ошиблись, мол, проверяющие, и никаких нарушений на самом деле не оказалось. Зачем же бульдозеры, так? Или ты считаешь иначе?
— Я согласен с тобой! — Хмель ударил в голову, и сам Федор, и девочки, и вся эта обстановка показались Кириллу мягкими, ласковыми и достойными полного доверия. А с Аликом — почему ж не поговорить? Велика проблема — сарай не на месте! А на Санаеву можно будет завтра же попросить выйти помощника, Петра Степановича, и дать ему указание «провентилировать», как говорили еще недавно. Какие проблемы?..
Федор вдруг сверкнул глазками, или это огонь из камина так отразился.
— А не поглядеть ли нам, чем там наши девочки занимаются? — Он допил вино, наигранно по-стариковски кряхтя, стал подниматься из кресла, с хрустом потягиваться и вдруг молодцевато вскочил и воскликнул: — Вперед! Покажем нашим овечкам, на что мы еще способны!
— Нет уж, ты как хочешь, дорогой, а я все-таки поеду.
— Ну, раз ты такой упрямый. Пойдем, провожу тебя, а сам не премину, нет, не премину!
Никак не мог предвидеть Кирилл Валентинович одного обстоятельства, на которое не раз исподволь указывала ему собственная интуиция, но он фактически не обратил внимания, не вдумался, пренебрег предупреждением судьбы. И когда он уехал, а утомленные девушки после визита к ним Кулагина отправились наконец отдыхать, сам Федор поднялся в свой кабинет на втором этаже.
Там он уселся перед большим экраном «домашнего кинотеатра» и, вставив кассету из камеры, что работала в подвале, где девушкам очень активно помогал веселиться и в сауне, и в бассейне шофер Сеня, пока не был вынужден прервать свое занятие, чтобы отвезти домой гостя Кулагина, взял в руки пульт и стал быстро прокручивать пленку, останавливаясь по мере просмотра. «Кино», убыстряя и замедляя показ, длилось больше часа. И за это время Кулагин успел до такой степени вспотеть от возбуждения, что пару раз был просто вынужден прерывать просмотр, чтобы снова опускаться к спящим девушкам, будить их — то одну, то другую — и сбрасывать напряжение единственно возможным для себя способом.
Наконец «кино» закончилось.
Кулагин усмехнулся и вытер мокрый лоб. Поднялся и убрал кассету в тайный сейф, вмурованный в стену.
— Отличная съемка, — хриплым голосом констатировал он. — Пригодится…
«И что поразительно, — подумал он, — голый Сенька очень смахивает на Кирилла, ну да, если бы тот тоже разделся. Верно подмечено, что в бане все одинаковые… А цифровая камера вообще способна творить чудеса».
Потом он вспомнил факты из биографии Степанцова, приведенные в газетном материале, который читал накануне встречи с Кириллом, и удивленно хмыкнул:
— А кто ж это, интересно, оказался умней, да и шустрей меня?
Глава третья
НЕОЖИДАННАЯ ПОДСКАЗКА
1
Муторная это работа — поднимать материалы судебных процессов, которые вел судья Степанцов с начала семидесятых годов, те дела, по которым состоялись приговоры. Судебный архив, вековая пыль, равнодушные взгляды сотрудников, давно уже ничему не удивляющихся и уставших от постоянного безденежья, невнимания начальства и бесконечных протечек на стенах и потолке, из-за которых тяжелые тома с делами приходится таскать из одного места в другое.
Но стоило увидеть наяву конкретный колоссальный объем того, что ему придется-таки перелопатить, как у Александра Борисовича в прямом смысле слова опустились руки, ибо такую вот, сугубо канцелярскую, непродуктивную, нудную, рутинную — какую там еще? — короче, отвратительную работу он мог пожелать только личному врагу. Ах, если бы имелся другой вариант! Ведь прежде он сразу отправлял в архив нечастых своих практикантов, которых ему обожал навязывать Меркулов.
